Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Описание сада и узловой образ плода привычно обозначали на аллегорическом языке преимущественную значимость нравоучительной пользы и вторичность эстетического удовольствия в словесном искусстве (см.: Galand-Hallyn 1994, 126–127). Суждения Квинтилиана проистекали из общей программы воспитания «истинного гражданина, способного управлять общественными и частными делами, умеющаго советами своими содержать спокойствие между сожительствующими, ограждать их законами, назидать здравыми суждениями» (Квинтилиан 1834, I, V). Учение Квинтилиана было востребовано новоевропейской аристократической педагогикой, в частности иезуитами, готовившими своих учеников к государственной деятельности (см.: Flamarion 1998, 1285). Автор французского перевода 1718 г. в посвящении регенту рассуждал о воспитании монархов, в том числе малолетнего Людовика XV, и провозглашал, что трактат Квинтилиана «a tousjours regardé comme le plus propre qu’il y eust à former l’esprit, le goust, & les moeurs des hommes» ([всегда считался наилучшим для воспитания ума, вкуса, и нравов] – Quintilien 1718, без паг.).

Иезуит Грасиан, разработавший учение о вкусе, в трактате о «политичном» поведении «Всесторонний человек» («L’homme universel») дважды обращался к Квинтилиановой аллегории и при ее помощи описывал свойства и задачи словесности: