Приключение. Свобода. Путеводитель по шатким временам. Цивилизованное презрение. Как нам защитить свою свободу. Руководство к действию

В современных обществах каждый из нас имеет целый набор идентификаций. Я, к примеру, имею швейцарское и еврейское происхождение, профессор, психоаналитик, любитель ездить на мотоцикле, левый либерал, женат, люблю стейки, классическую музыку, люблю Париж и многое другое. Ни одна из этих идентификаций не определяет меня полностью. Либеральный общественный порядок именно тем и характеризуется, что каждый из нас имеет право, я бы даже сказал, обязанность в каждой ситуации решать, что для него важнее всего и какая ценность для него в данный момент центральная. Это – идеал автономного человека, выработанный западной культурой за последние столетия. И как раз эта свобода, а заодно и психологические сверхнагрузки, которые от нее неотделимы, – бельмо на глазу людей из ИГ[74] и фундаменталистских сообществ всех других религий. Как показал нобелевский лауреат по экономике Амартия Сен[75], установка подобных движений состоит в том, чтобы создать идентичность, снимающую все конфликты и ясно предопределяющую в любой ситуации, что конкретно следует делать. Это же мнение высказал Эрих Фромм, рассуждая о фашизме в своей книге «Бегство от свободы», вышедшей еще в 1942 году. Применительно к исламизму можно добавить, что для многих молодых людей привлекательно выглядит возможность беспрепятственно убивать других и иметь над ними неограниченную власть. Как бы то ни было, мы должны ясно отдавать себе отчет в том, что в последней глубине всех бесчеловечных акций лежит страх свободы.

Выражением этого страха свободы и вообще всяких смысловых альтернатив, которые могут подвергнуть сомнению собственную веру субъекта, является слепая ярость разрушения, свойственная ИГ, иначе вряд ли объяснимая. Жертвой этого безумия стал не только североиракский город Нимрод, столица Ассирийской империи, вместе с археологическими памятниками трехтысячелетней давности, но и бесценные руины Хатры и Пальмиры. Еще прежде этого афганские талибы взорвали изваяния Будды неизмеримой культурной ценности – и это потому, что, согласно фундаменталистскому пониманию ислама, все следы других религий должны быть стерты с лица земли. Если кто-то попытается найти здесь другой смысл, он окажется на ложном пути. Люди, которые разрушают подобные культурные ценности, страдают, и это главное, катастрофической интеллектуальной ограниченностью, проистекающей из их глубинной потребности в смысловой цельности, абсолютной и безальтернативной. у них нет ни малейшего представления о том, что великие произведения прошлого суть ничем не заменимые памятники истории – истории по определению неповторимой.

В последние пятнадцать лет стало привычным отождествлять эту ограниченность с исламом как таковым, но это опасная мысль. Нельзя забывать, что ислам отнюдь не обладает монополией на иконоборчество, неистовую страсть к разрушению зримых образов. У нас имеется недостаточно исторических свидетельств, чтобы сказать, сколько уникальных памятников католической культуры было уничтожено протестантскими иконоборцами в XVI веке. Мысль о разрушенном погружает меня в тоску – и вовсе не по религиозным причинам: несмотря на мое ортодоксально-иудейское воспитание, я – убежденный атеист и тем не менее высоко ценю католическое искусство. Росписи Джотто, мессы Жоскена Депре, Te Deum Антона Брукнера – все эти произведения католического искусства меня пленяют. И совсем не обязательно разделять мировоззрение этих художников, чтобы ими восхищаться. Но именно этой способности лишены приверженцы ИГ. В тех великих произведениях культуры, которые не отвечают их религиозным убеждениям, они видят для себя угрозу, достаточно большую, чтобы желать их уничтожения.

С психологической точки зрения речь здесь идет, если воспользоваться понятием Ницше, в основном о ресентименте. Поскольку хорошая жизнь недостижима без деятельного упорства, мужества и предельных нагрузок, но даже и при наличии этих условий успех не бывает гарантирован, многие впадают в деструктивность, хотя и приукрашивая ее какой-нибудь фанатической идеологией. И тем не менее все это – лишь едва прикрытый ресентимент тех, кто не смог или не захотел пойти на риск свободной жизни. Потребность такого бегства от свободы, очевидно, сильна. Социолог Ханс-Петeр Мюллер справедливо охарактеризовал ИГ как «самую крупную в новейшей истории мусульманскую программу смысловой накачки»[76]. Возрождение халифата, при всей нереалистичности этого проекта, – не что иное, как попытка представить триумфом (хотя бы в воображении) те трудности, с которыми сталкиваются исламские государства в современную эпоху.