Приключение. Свобода. Путеводитель по шатким временам. Цивилизованное презрение. Как нам защитить свою свободу. Руководство к действию

Все это вело к интеллектуальному параличу: если нечто, пусть даже никак не обоснованное, запрещено критиковать, любое мнение становится легитимным. Хотя политкорректность имеет «левые» корни, все же скоро и правые группировки почувствовали ее преимущества[132]. Так, в США в 1970-х годах народилась новая волна фундаменталистского протестантизма; церкви множились как грибы после дождя, через несколько лет некоторые из них приобрели статус мощных экономических метрополий с миллионами приверженцев. Учения, которые они проповедовали, взгляду со стороны представлялись туманными и запутанными, возглавляли их нередко люди с сомнительной репутацией и замечательно тонким политическим нюхом, позволявшим им держаться под сенью принципа политкорректности, имея иммунитет против критики. Ведь никто не волен оспаривать право человека проповедовать свою собственную доктрину спасения и попутно извлекать нешуточные суммы из карманов своих почитателей только на том основании, что он (речь, как правило, шла о мужчинах) еще несколько лет назад продавал подержанные машины и не имеет теологического или философского образования. Вот так идеология политкорректности привела к извращенному союзу крайне левых и крайне правых. Первые критиковали академических и культурных мэтров за то, что те подавляют этнические, культурные, расовые или сексуальные меньшинства и выдвигают западные формы жизни в ущерб всем другим. Вторые отвергали любые требования о разумном обосновании фактических утверждений, заявляя, что никто не имеет права критиковать их верования, да и вообще – подобные требования доказательств суть лишь выражение либеральной гегемонии тех духовно оскудевших псевдоэлит, которые контролируют главные университеты Восточного побережья.

Разумеется, в это время раздавались и другие голоса. Большинство ученых, в том числе в области социальных и гуманитарных наук, никогда не впадали в релятивистское умонастроение политкорректности. Однако трезвость тех, кто упорно продолжал взятый на себя непрестанный труд рационального обоснования фактологических утверждений и теорий, отнюдь не облегчала задачу мыслить, верить и говорить, не поддаваясь сексапильности новой свободы, сулившей наслаждение и удовлетворенность. Дух времени был исполнен эгалитарности и популизма, а требования интеллектуальной или художественной доброкачественности расценивались как симптом традиционного элитизма. Мы и сегодня по-прежнему во многих отношениях настроены против элит, и это имеет далеко идущие последствия.

ОТВЕТСТВЕННОЕ СУЖДЕНИЕ: МЕДИЦИНСКИЙ ТЕСТ

Эгалитаристская установка, обрушившая все авторитеты и уравнявшая по значимости мнения всех людей без различия, имела серьезные последствия: похоже, что сегодня даже в высокоразвитых западных странах большинство граждан уже не имеют достаточных интеллектуальных средств, чтобы составить собственное мнение по важным вопросам (или, аккуратнее, они этими средствами не пользуются). Несколько лет назад американская писательница Сьюзен Джейкоби в своей книге «Век американского безумия» собрала устрашающее количество свидетельств этого положения[133]. Джейкоби провела исследование, по результатам которого 70% граждан США в 2003 году не смогли найти Ирак на карте мира. Еще более удручающим стало открытие, что примерно столько же опрошенных придерживаются мнения, что конкретные знания об Ираке совсем необязательны, чтобы составить мнение о том, что должно произойти в этой стране. Так на чем же еще могут быть основаны наши политические оценки? Дискуссии на эту тему не проясняют дела. Многие политики и комментаторы правых СМИ, таких как, скажем, Fox News, утверждали, что подлинные американцы несут в себе глубоко усвоенные ценности, которые могут служить не менее прочной основой для политических суждений, чем предметная компетентность и научные выводы. Но особое недоумение вызывало то, что подобные представления задавали тон не только в публичной среде Америки, но и в администрации Джорджа У. Буша. Это подтверждается детальными описаниями того, как принималось решение о вторжении в Ирак. Одно из таких свидетельств принадлежит журналисту Бобу Вудворду, тогдашнему сотруднику Белого дома (лично подтвердившему мне его аутентичность)[134]. Да и сам Буш продемонстрировал свою глубоко укорененную веру – решение типа «Let’s do this» было принято на основе моральной уверенности. Последствия такой его неосведомленности в сложнейших этнических и религиозных проблемах Ирака мы наблюдаем до сих пор: прогноз о том, что падение Саддама Хусейна вызовет своего рода эффект домино и приведет к демократизации Ближнего Востока, оказался сверхнаивным[135]. Произошло как раз обратное: Ирак, который до 2001 года не имел никаких дел с Аль-Каидой, сегодня является оплотом джихадистских группировок.