Приключение. Свобода. Путеводитель по шатким временам. Цивилизованное презрение. Как нам защитить свою свободу. Руководство к действию

Данный очерк, быть может, кого-то побудит заподозрить, что принцип цивилизованного презрения – это лишь завуалированная версия привычного тезиса о превосходстве Запада над другими цивилизациями и знаменует, по сути дела, впадение в прежние грехи. Отвечать на этот упрек придется комплексно: я уже указывал на то, что движения, сходные с просвещенческим, имели место и за пределами Европы, и общим для них было умение придавать своей критике цивилизованное выражение, равно как цивилизованно переносить чужую критику. Но и в политическую корректность я здесь впадать не буду, ибо это означало бы противоречить моему собственному основному тезису: никто не может всерьез отрицать, что начавшееся в XVII веке европейское Просвещение имело результатом необратимую трансформацию человеческой цивилизации посредством развития науки, техники, организационных форм и политических институтов европейского происхождения[176]. К тому же было бы лицемерием оспаривать, что Запад по-прежнему занимает лидирующие позиции в науке и технике и что английский язык в научном мире сегодня играет роль lingua franсa, как когда-то латынь, но теперь на истинно глобальном уровне[177]. В наше время даже русские, китайские, японские или, к примеру, пакистанские ученые, если они хотят быть услышанными своими коллегами, должны публиковаться на английском, и это относится не только к представителям неевропейских стран, но, скажем, и к Франции, чей язык в XIX веке был дипломатическим языком международного общения, что придавало этой стране статус великой нации, который она оплакивает по сей день. И наконец, никто не подвергает сомнению, что политическая философия, заложенная в основу эпохи модерна, также зародилась в Европе. Эти факты могут вызывать обиду за пределами Запада, но даже идеология политической корректности не может их упразднить. Притягательное воздействие западных свершений не замыкается Европой и Северной Америкой: даже исламские, иудейские и индуистские фундаменталисты охотнее всего лечат своих детей современными антибиотиками и прибегают к компьютерной томографии – хотя, увы, не менее охотно берут на вооружение ядерные силовые установки и лазерно управляемые ракеты, немало не заботясь о том, кем эти технологии созданы.

Вопрос о том, можно ли считать такие человеческие проявления, как дух критики, склонность к инновациям, способность к эффективной организации, специфически западными чертами или, как считали просветители, во всем этом находит выражение универсальный человеческий разум, дискутируется уже десятилетиями[178] и здесь обсуждаться не будет. Утверждать, будто люди вне западной цивилизации принципиально неспособны мыслить критически и заниматься наукой – и это ввиду неоспоримых доказательств обратного и при огромном количестве выдающихся исследователей, художников и писателей из всех регионов мира было бы расистским безумием. И конечно, сохраняется опасность того, что маска цивилизованного презрения может таить в себе примитивные побуждения вроде ненависти к чужому, расизма или религиозной нетерпимости. XIX век породил немалое число псевдонаучных дискурсов, именно это и означавших. Так, психиатрия в своих разных аспектах пыталась доказать, что жители колониальных стран биологически и интеллектуально уступают белым. Как показала Ханна Арендт в своем классическом труде о происхождении тоталитарных форм господства[179], тем самым империализм не только легитимирует свою политику, но и превращает ее в свой моральный долг. И в самой Европе используются похожие аргументы: историк культуры и медицины Сандер Гилман убедительно показал, как современный антисемитизм переводит традиционную ненависть к евреям на язык биологии. Отсюда уже недалеко до расовых теорий Альфреда Розенберга и их использования нацистским режимом. Попытки придать примитивным инстинктам рациональный облик с помощью псевдонаучных теорий очень опасны.