Приключения

твоего отца не отвернется от того, кто раскаивается. Оставь свой кинжал и иди со мной в лагуны. Ты найдешь там труд менее обременительный, чем преступление, и хотя ты никогда не смог бы заменить мне мальчика, ко¬ торого у меня отняли, — он ведь был невинен как ягне¬ нок, — все же ты останешься для меня сыном моего ста¬ рого друга и человеком с истерзанной душой. Пойдем со мной в лагуны: такого бедняка, как я, уже невозможно презирать более, даже если я стану твоим другом. — Что же говорят про меня люди, если даже ты та¬ кого мнения обо мне? — спросил Якопо глухим, срыва¬ ющимся голосом. — Ах, если бы все, что они говорят, оказалось неправ¬ дой! Но почти каждое убийство в Венеции связывают с твоим именем. — Почему же власти допускают, чтобы такой человек мог открыто плавать по каналам или свободно разгули¬ вать по площади Святого Марка? •— Мы никогда не знаем, как поступит сенат. Одни говорят, что твое время еще не пришло, а другие считают, что ты слишком силен, чтобы судить тебя. — Ты, видно, одинакового мнения и о правосудии и об инквизиции. Но, если я пойду с тобой сегодня, ты обе¬ щаешь мне быть более осторожным в разговорах с рыба¬ ками на Лидо и на островах? — Когда на сердце лежит тяжесть, язык старается хоть как-то облегчить ее. Я бы сделал все, чтобы заста¬ вить сына моего друга свернуть со страшного пути, но забыть о своем горе не могу. Ты привык иметь дело с патрициями, Якопо, скажи мне, может ли человек в оде¬ жде рыбака и с потемневшим от солнца лицом прийти к дожу к поговорить с ним? ~ С виду справедливости в Венеции хоть отбавляй, все дело в ее сущности. Я уверен, что тебя выслушают. — Тогда я останусь здесь, на камнях этой площади, и буду ждать того часа, когда дож поедет завтра на тор¬ жество, и попытаюсь склонить его сердце к милости. Он стар, как и я, и он пролил кровь за республику, так же как и я, а что самое главное — он тоже отец. — Но ведь и синьор Градениго тоже отец. — Ты сомневаешься в его сочувствии? — Что ж, попытка — не пытка. Дож Венеции выслу¬ шает просьбу от самого низшего из ее граждан. Я ду¬ 89

маю, — добавил Якопо едва слышно, — он выслушал бы даже меня. — Хоть я и не смогу выразить свою мольбу так, как положено говорить с великим принцем, но зато он услы¬ шит правду от несчастного человека. Они называют его избранником государства, а такой человек должен охотно прислушиваться к справедливый просьбам. Да, Якопо, пусть это жесткая постель, — продолжал рыбак, устраи¬ ваясь у подножия колонны святого Теодора,— но ведь я спал и на худшей и более холодной, а причин для этого у меня было меньше... Доброй ночи! Старик скрестил руки на своей обнаженной груди, ове¬ ваемой морским ветром, а браво еще с минуту постоял ря¬ дом с ним, но, когда он понял, что Антонио хочет остаться один, он ушел, предоставив рыбака самому себе. Ночь была уже на исходе, и на площадях осталось мало гуляк. Якопо взглянул на часы и, внимательно огля¬ дев площадь, направился к причалу. Глубокая тишина царила над всем заливом; у при¬ чалов, как обычно, стояли гондолы. Вода слегка потем¬ нела от налетавшего ветерка, который скорее гладил, чем шевелил ее поверхность; ни одного всплеска весла не слышно было среди леса мачт между Пьяцеттой и Джу- деккой. Браво мгновение колебался, но вот, окинув взгля¬ дом площадь, он снова надел маску, отвязал одну из ло¬ док и вскоре уже скользил прочь от причала, к середине гавани. — Кто идет? — спросил человек с борта фелукки, ко¬ торая стояла на якоре несколько поодаль от других судов. — Тот, кого ждут, — последовал ответ. — Родриго? — Он самый. — Ты опоздал, — сказал моряк из Калабрии, когда Якопо ступил на нижнюю палубу «Прекрасной соррен- тинки». — Мои люди давно уже спят, а мне за это время три раза успело присниться кораблекрушение и два¬ жды — ужасающий сирокко. — Значит, у тебя было больше времени, чтобы наду¬ вать таможенников. Как фелукка — готова к работе? — Что касается таможенников, то в этом жадном го¬ роде много не заработаешь. Вся прибыль достается сена¬ торам и их друзьям, а мы на своих судах слишком много