Признание. Стихи

Перечитываю Мандельштама,
А глаза отведу, не солгу —
Вижу: черная мерзлая яма
С двумя зэками на снегу.

Кто такие? Да им поручили

Совершить тот нехитрый обряд.
Далеко ж ты улегся в могиле
От собратьев, несчастный собрат,

От огней и камней петроградских,

От Москвы, где не скучно отнюдь:
Можно с Блюмкиным было задраться,
Маяковскому сухо кивнуть.

Можно было… Да только на свете

Нет уже ни того, ни того.
Стала пуля, наперсница смерти,
Штукой чуть ли не бытовой.

Можно было, с твоей-то сноровкой,

Переводы тачать и тачать.
И рукой, поначалу лишь робкой,
Их толкать, наводняя печать.
Черепной поработать коробкой
И возвышенных прав не качать.

Можно было и славить легонько,

Кто ж дознается, что там в груди?
Но поэзия — не велогонка,
Где одно лишь: держись и крути.

Ты не принял ведущий наш метод,

Впалой грудью рванулся на дот,
Не свихнулся со страху, как этот,
И не скурвился сдуру, как тот.

Заметался горящею тенью,

Но спокойно сработало зло.
И шепчу я в смятенном прозренье:
— Как же горько тебе повезло —

На тоску, и на боль, и на силу,

На таежную тишину,
И, хоть страшно сказать, на Россию,
А еще повезло — на жену.

80-е

«У старого восточного поэта…»

У старого восточного поэта
Я встретил непонятный нам призыв:
Тиранить, невзлюбить себя. И это
Сработало, до пят меня пронзив.

Нет у Христа подобного завета,

И не ищите. Тут видна рука
Раскосого и сильного аскета,
Что брюхо вспарывает в час рассвета
И собственные держит потроха.

Он сам с собой вчистую расквитался,

Когда, взойдя на этот эшафот,
Одной рукой за воздух он хватался,
Другою — за распоротый живот.

О харакири варварская сущность,

Гордыня, злоба, мужество и спесь.
Но с чем я против них, убогий, сунусь,
Нестрогий весь, перегоревший весь?

80-е

НАБРОСОК ПОРТРЕТА

Выпил водки и губы вытер,
Был он гладок, дюж и фартов,
Был на нем темно-бурый свитер,
На швартов налезал швартов.

— Надо рот отверзать нечасто,

Чтобы сила была в словах,
Молодыми зубами счастье
Надо рвать, если не слабак.

Скажем, Север и, скажем, лагерь,

Загибаюсь, как этот дрозд,
Стал я серым, как этот ягель,
Что один тут прибито рос.

Скоротечная, как чахотка,

Вниз пошла житуха моя,
Ярославщина и Чукотка,
Вот и все дела и края.

Значит, сдрейфил я? Я не сдрейфил.

Я сказал себе даже тут,
Что тропические деревья
Надо мной еще зацветут.

Больше нету ко мне вопросов? —

— Их и не было. — Тут он смолк.
Полуурка, полуфилософ,
Молодой, но матерый волк,
На меня поглядевший косо
В ресторанчике «Поплавок».

— Так-то, Витя, и так-то, Вася,

Север, Север, каленый край,
Ну, а если слабак, сдавайся,
Не уверен — не обгоняй.

70-е

«Проходит пять, и семь, и девять…»