Продавец туманов. Истории в стихах для городских мечтателей

Ничего, моя девочка, нового не открою. Видишь, главный дурак нарушает порядок строя, примеряет доспехи лирического героя, примеряет костюмы алхимиков и шутов. Я, давно не питая иллюзий распутать узел, расширял горизонты. Расширил, но после сузил. Огнелапое солнце ползло по земле на пузе, изучая возможность укрыться до холодов. Города имитируют горы, холмы – пологи. В кабинетах снуют бандерлоги идеологий. Вознести бы молитву богам, унести бы ноги, превратиться в сверчка из заброшенных деревень. Извини, извини. Я собрание старых истин. Гарри Поттер, колдун, персонаж из Агаты Кристи, но картонный злодей мне до одури ненавистен, потому что картонный, и даже бояться лень.

Я бы мог рассказать тебе сказку про «все такое», ведьмы едут в автобусе, зонтик открыл Лукойе. Мир заполнен адептами вереска, непокоя, парус ловит волну, море дышит смешным китом. Предлагаю поверить, что больше не будет правил. Шел какой-то волшебник и след за собой оставил. А теперь он живет расчудесно в седьмой октаве и болтает с ветрами, забравшись на нотный стан. А другой из волшебников – видимо, по запарке – сдал волшебную палку. Теперь он гуляет в парке. Иногда он приходит на пристань, встречает барки. Забывает, что маг, вспоминает, что капитан.

Эта сказка для принца, паяца и мракоборца. Хорошо, мое сердце, закончится и начнется. Потому что сердца у драконов светлее солнца, потому что драконов у бога наперечет. Кали-юга, моя драгоценная, время оно. Ночью плакал под грустную музыку Морриконе, но, когда надо мной пролетают твои драконы, я смеюсь, и за ребрами, кажется, горячо.

Я случайно забыл, для чего я здесь

Я случайно забыл, для чего я здесь. Вроде даже ни для чего. Надо мной голубая клубилась взвесь, и отвешивал бог кивок постоянно витающим в облаках. Специально ли, невзначай. Улыбались старухи, текла река, продавался индийский чай. Только с неба твердили опять и вновь: что ты носишь сейчас в груди? Если ты не отыщешь свою любовь, можешь больше не приходить. Пей душицу, и мяту, и лемонграсс, ешь халву, а сюда ни-ни. Мы сменили замки, мы еще не раз собираемся их сменить. Не помогут подачки на алтари, на крыло не подхватит дрозд. У любви будут волосы в цвет зари и невидимый рыжий хвост. Ветры – злые колдуньи – плели кудель, залезали ко мне в окно. Пели: «Женщин с хвостами – вообще нигде, без хвостов, чародей, – полно». Толку бегать за ней по густым лесам, наугад выбирая путь. Я случайно забыл, для чего я сам. Может, вспомню когда-нибудь.

В этот день было пасмурно, падал снег, понедельнично и бело. Со двора неопознанный имярек выбивал мне снежком стекло. И держалась старуха назло клюке: мне легко – хоть сейчас в полет. Я собрался и вышел, а вдалеке словно солнце лизнуло лед. Словно тетерев гладил тупых тетерь: вот вам сказочка, вот напев. Да на небе чуть-чуть приоткрылась дверь, по ошибке не заскрипев. Я бежал, или духи несли меня, вот ни разу я не упал. Впереди видел волосы в цвет огня, но какой-то хмельной амбал, преградив мне дорогу, махнул рукой: экий, братец ты мой, бегун. Только двери, открывшейся широко, показалось, что я смогу. Но трамвай на углу продолжал греметь, практикуя звенящий смех. Моя женщина (волосы – жар и медь) была ближе и дальше всех. Я случайно в толпе потерял ее, а потом потерял лицо. По дешевке торговец сбывал гнилье. Вдруг я тоже товар с гнильцой? И какой-то угрюмый рябой солдат все твердил о своей жене. Я не слышал его, потому что да – мое небо открылось мне.

Это было давно. Много лет назад. Я надеюсь, что доживу: у меня будет дом и вишневый сад. И машинка – косить траву. Будут крупными ягоды и роса, будет плющ во дворе стеной. Подойдут ко мне женщина и лиса – получается две в одной. Я надену свой самый дурацкий вид, когда скажут мне: «Не старей.

Ничего нет важнее твоей любви.

Ничего нет важнее моей любви.

Ничего нет важнее его любви

и открытых для нас дверей».

Карабас

Говорить о случившемся за день – такая скука. Говорить про потерянный смысл – такая жуть. Карабас-Барабас собирает в фургоне кукол. Говорит: «Вы свободны, я больше вас не держу. Мне назначили пенсию, чтобы на быт хватило. Присмотрел себе коврик для йоги, купил Таро». Дед вращает зрачками воинственно, как Аттила. Только больше не страшно ни пуделю, ни Пьеро. Обещая потом старика навестить в июне – привязались к тебе, нафталиновый мажордом, – вытирают друг другу носы, подбирают нюни, и сначала им грустно. И радостно им потом. Обнимаются куклы, прощаются с Карабасом, обещают следить за здоровьем, пить йод и цинк.

Отправляются в путь, по пути обрастая мясом, забывают про гвозди, шатры. Да вообще про цирк.