Этим вечером она научила капитана разным трюкам. Например, вдыхать между порциями крепкого веселящий газ, что в мгновение ока вызывало сильнейшее опьянение, будоражило ум и волновало душу. Подобные тонкости могла знать только такая искушенная девушка, как Айлин. И все же Скотт ошибся, полагая, что она олицетворяла собой ту жизнь, которой он так стремился вкусить. Айлин, как она сама утверждала, оказалась случайным побегом, бесполезным цветком на величественной, неудержимо тянущейся к небу виноградной лозе, чья сила заключалась в цепких вездесущих усиках, коими являлись ученые, техники и приверженцы социальной политики в башнях. Капитан Скотт был обречен, обречена была и Айлин — каждый по-своему. Подводные жители боготворили Минерву, капитан Скотт служил Марсу, а Айлин поклонялась Афродите — не только богине плотских утех, но и покровительнице искусства и наслаждения жизнью.
Между Скоттом и Айлин имелось столько же общего, сколько между грохочущими аккордами Вагнера и звенящими арпеджио Штрауса. Однако в обоих приглушенным контрапунктом звучала горьковато-сладкая грусть. Правда, сами Скотт и Айлин, пока не встретились, едва ли замечали ее. Лишь когда они оказались друг подле друга, чувство смутной безнадежности откликнулось в каждом из них и эта грусть стала явственно различима на слух.
На улицах башни шел карнавал, но ни Скотту, ни Айлин надевать маску не было нужды. Ведь их лица и без того скрывались под личинами, которые они приучили себя носить изо дня в день. Лицо Скотта сохраняло свою непроницаемую мрачность, даже когда капитан пытался улыбаться. Айлин же улыбалась так часто, что улыбки получались совершенно неискренние.
Благодаря Айлин за этот вечер Скотт узнал о быте подводного общества больше, чем за всю свою жизнь. Айлин стала для него своеобразным катализатором. С первой минуты между ними возникло и продолжало крепнуть молчаливое, не требующее лишних слов взаимопонимание. Оба понимали, что им нет места в мире, к которому движется прогресс. Оба сознавали, что в конце концов так или иначе исчезнут. Общество терпело Скотта и Айлин, поскольку еще нуждалось в них, но вечно это продолжаться не могло. Каждый из них был полезен по-своему. Скотт, слуга Марса, активно защищал граждан купола. Айлин же, служанка Афродиты, украшала существование подводных обитателей своим необычным подходом к жизни.
Алкоголь ударил в голову. Капитан сильно захмелел, однако виду не подал. Несмотря на опьянение, жесткий ежик русых с проседью волос стоял волосинка к волосинке, а обветренное и обгоревшее лицо оставалось, по обыкновению, бесстрастным. Когда карие глаза Скотта встретились с зелеными глазами Айлин, между ними промелькнула неведомая искра.
И цвет, и свет, и звук вдруг образовали причудливый узор, который в другое время показался бы Скотту совершенно бессмысленным. Они сидели в приватной ложе «Олимпа» далеко за полночь, и стен вокруг них как будто не существовало. Время от времени под сдавленный вой искусственного ветра мимо проплывали потерявшие строй армады серых, тускло светящихся перистых облаков. Казалось, эти двое и в самом деле боги, сидящие на вершине горы Олимп.
«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Божий Дух носился над водою»[63]
— именно так можно было описать происходящее в ложе. Здесь случалась мгновенная переоценка ценностей, а все запреты представлялись донельзя нелепыми. За пределами ложи ничего и никого не существовало. В этом и заключалась вся философия этого заведения.Скотт откинулся на прозрачную подушку, напоминавшую облако, а сидящая подле Айлин поднесла к ноздрям мундштук, чтобы он вдохнул веселящего газа.
— Нет-нет, хватит…
Она отпустила трубку с мундштуком, и та автоматически свернулась в катушку.
— Ты прав, Брайан: все хорошо, что в меру. Всегда должна оставаться некая недосказанность, предвкушение чего-то большего… Мне это ощущение уже не поймать, а вот для тебя еще не все потеряно.
— Это как?..
— Удовольствия… В общем, они ограничены психологическими и физическими возможностями человека. Например, я приучила организм сопротивляться всему, чему только можно. Однако меня утешает, что изведала я еще не все. Никогда не знаешь, когда за тобой придет смерть. Ей нельзя назначить встречу, но зато всегда можно рассчитывать на еще одно приключение, когда она отправит тебя в последний путь. И это хорошо, что смерть непредсказуема, ибо неожиданность и удовольствие всегда идут рука об руку. Смерть важна…
Скотт покачал головой:
— Нет, ты переоцениваешь ее значение. Смерть — автоматическое обнуление всех ценностей. Или… — Капитан поколебался, подбирая нужные слова. — Ты можешь сколько угодно планировать свою жизнь, устанавливать и приумножать ценности, однако не стоит забывать, что все они зиждутся на определенных условиях, выдуманных цивилизацией. Смерть переводит жизнь в иную плоскость. Взять хотя бы арифметику. Ее законы как таковые к геометрии неприменимы.
— Думаешь, смерть подчиняется иным законам?