Прокламация и подсолнух

– Кто?! – треснул Гицэ ладонью по столу. – Об заклад побьюсь, ни единого имени не назовешь так, чтоб проверить можно было! Одни байки только!

Мороя невозмутимо пожал плечами:

– Ну, давай биться, что ли. Ежели ты мне не поверишь, то с меня флорин. А ежели поверишь – то неделю будешь по утрам над заставой кукарекать. Идет?

– Сперва сам прокукарекай, а то, гляди, не рассветет! А ну, разбей, капитан!

Симеон ладонью разнял руки спорщиков. Мороя с хитрющей рожей развалился на лавке и плеснул всем ракии. Толкнул Симеону кружку.

– Выпей, капитан, и свидетелем будь, что я правду говорю. Гицэ-то тоже помнить должен, но, похоже, у этого молокососа память ослабла.

– Ты не трепи языком-то, – насмешливо сказал Гицэ. – Или флорина жалко стало? Ну так кто же это у нас отказывается, когда предлагают?

Мороя заржал.

– Так слуджер же! Нешто ты ту боярыньку забыл, Гицэ? Ты ж в ей мало дырку не проглядел, покамест начальства на заставе не было!

Гицэ охнул и схватился за голову.

– О черт! Точно же! – но через миг сам расхохотался. – Ну все, придется теперь кукарекать! Верю, Мороя, верю!

Симеон ухмыльнулся про себя: здорово Мороя его поддел! Байку эту рассказывали украдкой, побаиваясь сплетничать о начальстве, но ведь именно их отряду и именно из-за Гицэ довелось все увидеть воочию – мальчишка боярыньку-то к слуджеру в контору допустил, а дверь не прикрыл, чертяка, видать, желая еще поглядеть на этакое диво...

– Это какая-такая боярынька? – заинтересовался Йоргу, дергая себя за усы. – Вы ж Тудора в виду имеете?

– Его самого, – Гицэ засмеялся снова и стукнул кружкой о кружку Морои: – Не совсем ты честно победил, Мороя, но ладно – покукарекаю!

– Чегой-то нечестно?

– Так вспомни, как Тудор тогда вернулся! Ему уж точно было не до боярынек!

Мороя махнул рукой.

– Это ты про то, что у него в объезде тогда кобыла с тропы слетела? Ай, брось! Ну слетела и слетела, разве что в ручье его выкупала. Тудор не зря ж нарочно для разведки по горам ту кобылу волок из самой Галиции, даром, что гуцулки эти злобные, как сатана, и страшные, как смертный грех! Зато уж как неваляшка – рухнет – встанет!..

– Так чего за боярынька-то? – не отставал Йоргу. – Да расскажи уже, черт, хватит про кобылу!

Гицэ зажмурился, видать, припоминая, и восхищенно прицокнул языком:

– Красивая была боярынька-то!

– Может, она по сию пору красивая, почем знаешь? – резонно возразил Мороя. – Ну, постарела разве. А тогда – да, хороша была, чертовка...

– Святой Спиридион! Да расскажи ты толком!

Мороя потянулся, хитро прищурился.

– Ну чего рассказывать-то?.. Дело-то почти туточки было, неподалеку совсем. Покамест русские генералы промеж себя грызлись, мы здеся в горах против турок насмерть стояли...

– Ври, да не завирайся, – предупредил Симеон. – То перемирие уж было, какие русские генералы?

– Ну-к, перемирие тогда и кончилось, – возразил тотчас Мороя. – Мы ж и собирались из отпусков-то. А при русских же как было? Не господарь, а военная... Как ее там?.. – он прищелкнул пальцами. – А! Администрация! Ну, а Тудору тогда чин дали, он и получился навроде управляющего от русских по нашему краю. В общем, собрались мы тогда отрядом-то на заставе от Клошани недалеко... Ну эта... Поняли ведь?

– Да поняли, поняли, – добродушно заворчали пандуры, и Мороя продолжил:

– Ну вот собрались, а Тудор, значит, в отъезде. На эту... Как ее?..

– Рекогносцировку, – подсказал Симеон.

– Фу ты, бесова наука, сроду не выговоришь! Ну, правда, думается мне, что это он так просто говорил, что на рекогно... Тьфу! Время трудное было, доставали его до печенок со всех сторон. Когда против турок оборонялись, он частенько в одиночку лазил мало не к ним в лагеря, вот и тут, видать, как устанет – так на ту кобылу – и в горы...

– Да чего ты к этой кобыле привязался? Отлипни уже! – почти взмолился Йоргу.

– Дайте горло промочить, – невозмутимо ответил Мороя.

Разлили ракию. Подняли кружки. Симеон краем глаза приметил, что Штефану плеснули столько, что парнишка аж замешкался. Мороя выпил, крякнул, утерся рукавом и со вкусом продолжил:

– Короче, Тудор накануне с вечера убрался тропы поглядеть, его раньше полудня не ждали. А поутру заявилась на заставу, понимаешь, боярынька. То ли ей налоги надобно было заплатить, то ли бумагу какую выправить – мы уж не знаем. Но в конторе-то дым стоял коромыслом, шутка ли – половину корпуса снова под ружье поставить – всем не до боярыньки было. Присела, сердешная, на барабане на галерейке и давай вздыхать жалостно да на нас коситься. Вроде, и презирает она нас, а вроде – и любопытно. Ну а мы – чего? Только от хаты, от жениных юбок – подумаешь, боярынька! Один Гицэ и вытаращился!

– Так там и было на что таращиться! – обиженно заметил Гицэ. – Глаза – чернущие, огромные, что у телушки, и распутные такие, что прямо ой, а мордашка и ручки – белые. И бывают такие – тощие, точно осы перетянутые, а эта, хоть и в немецком платьишке, а есть на что поглядеть с удовольствием...

Мороя фыркнул: