Проклятие Раду Красивого

Я опасался лишь того, что следы грубости исчезнут раньше, чем султан решит снова со мной увидеться, однако он сломался удивительно быстро — не прошло и недели. Как видно, Мехмед не боролся с собой, да и не задумывался, как я расценю такую скорую смену гнева на милость. Наверное, он думал лишь о себе и своём желании.

И всё же, пригласив меня в свои зимние покои, Мехмед первые минуты говорил со мной нарочито небрежно, желая показать, что вовсе не стыдится своего недавнего поведения. Я же в ответ ни в чём не упрекнул султана, безмятежно улыбался и сказал, что счастлив видеть своего повелителя, а также счастлив оттого, что он больше на меня не сердится.

Мехмед милостиво позволил мне ублажать его, произнеся с нарочитым безразличием:

— Можешь делать то, что делал всегда, — но когда он увидел мои синяки, то вдруг переменился в лице, покрыл поцелуями каждый из них и просил у меня прощения.

"Ага! Мехмед, значит, мне всё же удастся тебя помучить", — подумал я. В шестнадцать лет мне ещё не удавалось безошибочно угадывать поступки султана в отношении меня, но в этот раз я верно предположил, что получу над султаном власть. Пусть временную, но власть и смогу насладиться ею!

Никогда прежде Мехмед не спрашивал у меня, можно ли ему проникнуть в мою "пещеру меж двух холмов", а теперь начал спрашивать, опасаясь, что у меня ещё не всё зажило, и что он нечаянно причинит мне боль. Султан чувствовал себя виноватым, а я коварно пользовался этим и беззастенчиво лгал, говоря, что мне будет больно.

Я отказывал ему, говоря, что предпочёл бы ещё подождать, а ведь был способен осчастливить в тот же день, когда султан раскаялся в грубости. В шестнадцать лет на мне всё заживало, как на кошке — быстро и легко, однако зачем же в этом признаваться! Врать казалось очень приятно, ведь, услышав "нет", Мехмед огорчённо вздыхал, но покорялся, и это так забавляло меня!

Увы, я был неопытен и мучил султана неумело, ведь когда он, наконец, услышал от меня "да", то так обрадовался, что радость с лихвой перекрыла все его недавние огорчения, а мне при виде восторженного и счастливого султана стало досадно. Наверное, если б я мучил его отказами подольше — недели две — он бы извёлся, устал ждать, и это отравило бы ему радость обладания, однако двух недель в моём распоряжении не было. Увы!

Даже синяки не продержались так долго. Но я использовал эти синяки, пока мог. Даже когда они поменяли цвет с лилового на бледно-жёлтый, я делал вид, что мне очень больно, если султан, забывшись во время утех, нечаянно надавливал пальцем на один из них. Я неприятно вскрикивал, вздрагивал, чем основательно портил Мехмеду удовольствие, но султан не сердился, а дарил мне очередной перстень со своей руки или другую ценную вещь.

Наконец, на моей коже исчезли даже малейшие следы султанской грубости, и моя власть тут же потеряла опору — исчезла так же бесследно, как синяки. Всё стало по-прежнему — я без возражений делал то, что говорил Мехмед, и не осмеливался даже напоминать, что когда-то было иначе. Султан опять стал моим повелителем, моим полновластным повелителем, и вернуть власть оказалось невозможно, хоть я и пытался.

Конечно, я говорил Мехмеду "не сдерживай себя" и надеялся, что он оставит мне новые отметины. Мне просто не терпелось получить хоть одну, и однажды так случилось. Правда, след остался не от пальцев, а от поцелуя, но султан лишь усмехнулся, когда я попробовал пожаловаться:

— Ты сам просил. А теперь хочешь, чтобы я заплатил тебе за твоё удовольствие? Ну, уж нет.

* * *

Мой брат по-прежнему ничего не знал обо всём этом. Я молчал. Под страхом смерти молчали также придворные и слуги. Иногда мне казалось, что Влад — единственный во дворце, кто не знает о моей связи с Мехмедом.

Наверное, так не могло продолжаться вечно — пусть в нерушимости моего молчания султан теперь уверился, но я опасался, что кто-нибудь из слуг проболтается. Ведь не все слуги умны. Бывают и дураки, которые внезапно и случайно рушат стену, старательно построенную умными.

Мой страх за брата становился всё сильнее, но в один из дней мне пришла в голову одна спасительная мысль.

Разумеется, я поспешил исполнить свою задумку и будто невзначай сказал Мехмеду, когда лежал с ним рядом на ковре в саду:

— А ведь моему брату, когда он приезжает, не обязательно останавливаться во дворце. Влад может останавливаться в городе. Тогда, повелитель, тебе не придётся воздерживаться от встреч со мной, если мой брат здесь.

Султану, конечно, хотелось встречаться со мной в любое время, когда вздумается. Он улыбнулся:

— Жить без воздержания хорошо, мой мальчик, но как такое устроить? Конечно, я могу подарить твоему брату дом близ дворца, и слуг, которые станут делать всю работу по дому, но тогда твой брат начнёт что-нибудь подозревать. Он спросит меня, почему не живёт близ твоих покоев как прежде.

На это у меня уже имелся ответ: