Проклятие Раду Красивого

Да, мой брат спокойно переселился из дворца в отдельный дом и ничего не заподозрил. Это означало, что Владу больше не грозит смерть из-за меня, потому что теперь вокруг него были лишь те слуги, которые точно не стали бы болтать, но, получив в подарок женщину, он оказался полностью опутан сетями Мехмеда.

Раньше брат мог бросить султанскую службу — однажды просто взять и не приехать, но теперь всё переменилось. Теперь не осталось сомнений, что он станет приезжать снова и снова. Нет, не из любви к подаренной ему невольнице. Всё было куда проще — невольница вскоре забеременела и в итоге родила сына. Да, я забыл, что в результате соития мужчины с женщиной появляются дети. Совсем забыл.

Влад мог бы покинуть меня, как уже покинул однажды, и мог бы покинуть ту невольницу, но своего сына... Это стало бы уже слишком! Получилось, что мой брат пошёл по стопам нашего отца, то есть вступил на очень опасный путь.

Когда-то давно наш отец оказался привязан к Турции крепко-накрепко, потому что отдал меня и Влада старому султану Мурату в залог того, что сам останется верноподданным. Когда-то давно именно это обстоятельство привело нашего отца к смерти — он не мог предать султана и потому начал противоборство с венграми, заведомо обречённое на поражение.

Наш с Владом отец умер, потому что его дети находились в заложниках у султана, а теперь я сам способствовал тому, чтобы Влад оказался в такой же западне. "Да, я спас брата, но надолго ли? — думалось мне. — Что же я наделал!"

* * *

У всего случившегося имелась и ещё одна плохая сторона, но её я предвидел — как только мой брат переселился из дворца в свой новый дом, мы с Владом стали проводить вместе меньше времени.

Раньше, когда мы оба жили во дворце, и наши покои находились почти рядом, мы часто могли повстречаться в одном из коридоров случайно, начинали беседовать, продолжали эту беседу уже в комнатах и так проводили за разговорами целый час. Теперь же случайностей не было. Я навещал брата в его доме, и Влад всегда заранее знал о моём приходе.

Обычно я приходил по пятницам, когда Мехмед отправлялся в главную мечеть города, чтобы совершить намаз. В это время султан уж точно не мог бы пригласить меня к себе. Также случалось, что я навещал брата в те дни, когда во дворце проходили заседания дивана. Мехмеду, занятому советниками, опять становилось не до меня, но существовала опасность, что заседание закончится раньше обычного, а я засижусь у Влада в гостях, то есть султан велит послать за мной, а меня не окажется поблизости. Тогда Мехмед стал бы недоволен, ведь он очень не любил ждать.

Мысли о султане не покидали меня ни на минуту, и всё же так радостны оказывались редкие встречи с Владом, мне выпадавшие! Ещё только подходя к воротам братова жилища и видя, как с высокой глухой ограды чуть свешиваются на улицу ветви дикого винограда, опутывавшие в доме весь сад, я уже радовался — радовался и представлял себе "хозяина дома", расположившегося в саду под навесом, увитым всё тем же виноградом.

Слуги, неизменно сопровождавшие меня, оставались ждать снаружи, а я, довольный, что на время избавился от их назойливой опеки, начинал стучать в ворота. Меня впускали, после чего оставалось лишь нырнуть в море счастья с головой.

Обычно, когда я приходил, то видел, как Влад полулежит под навесом на ковре среди подушек и курит кальян — брат перенял эту привычку от турок, называл её довольно приятной и говорил, что даже скучает по такому времяпровождению, когда находится в северных странах. Он предлагал и мне попробовать, но я отказывался. Мехмеду не понравилось бы ощущать запах от кальяна у меня во рту.

Иногда я ловил себя на мысли, что сейчас мой брат — в турецком халате, турецких домашних туфлях и с мундштуком кальяна в руке — очень похож на турка, но это ощущение развеивалось, когда Влад, встав, чтобы обняться со мной, вдруг взглядывал куда-то мне за плечо и громко произносил:

— Эй, птичка моя. Принеси нам что-нибудь.

Так он обращался к невольнице, подаренной султаном. Влад хотел, чтобы она прислуживала нам, и это сразу выдавало в нём приезжего. Истинный турок никогда не показал бы красавицу-невольницу своему брату, которому уже исполнилось шестнадцать, а Влад не считал это ни опасным, ни зазорным. Напротив — он хвастался.

Я помню, как впервые увидел её. Она показалась за решётчатыми деревянными дверцами, преграждавшими вход на такую же деревянную террасу. Руки у этой женщины были заняты подносом с угощением, поэтому она толкнула дверцу бедром... Затем вышла на крылечко, грациозно сошла по ступенькам и лёгкой походкой проследовала через сад к навесу, чтобы, опустившись на колени, начать расставлять угощение на куске бычьей кожи, который также принесла с собой, держа свёрнутым подмышкой.

Вдруг я заметил, что брат внимательно на меня смотрит, но не взглядом ревнивого мужа, не терпящего возле жены никого. Напротив — мой брат хотел бы увидеть, что я оценю "птичку" по достоинствам.

— Красивая, да? — спросил он не по-турецки, а на нашем родном языке.