Проклятие Раду Красивого

— Подарок может делаться с разной целью, — брат пожал плечами. — Можно дарить потому, что хочешь одарить. А можно дарить потому, что хочешь купить того, кому даришь, привязать его к себе подарком, — он задумался и вдруг добавил. — Это справедливо не только в отношении мужчин к женщинам. Это справедливо даже для тех людей, которые не испытывают друг к другу физического влечения. Вот, к примеру, Мехмед. Зачем, ты думаешь, он подарил мне женщину и дом? Затем, что желает мне добра?

— Не знаю, — солгал я.

— Со временем ты поймёшь, — вздохнул Влад.

В эту минуту мне хотелось просить у него прошенья. Мне стало так горько оттого, что я не мог сказать ему, что уже сейчас всё понимаю.

Брат продолжал полулежать на ковре и курил кальян, поэтому мне, сидящему рядом, неудобно было обнять Влада — я лишь заглянул ему в глаза:

— Я люблю тебя, брат. И я желаю тебе только добра. Что бы я ни делал, я стремлюсь делать тебе во благо. Даже если я чем-нибудь наврежу тебе, то только по глупости, потому что не всегда можно знать последствия того, что делаешь.

— Ты что-то натворил? — настороженно спросил брат.

Он приподнялся, а затем сел, внимательно посмотрел на меня. Теперь я мог его обнять... и обнял:

— Нет. Я ничего не натворил. Ничего не натворил. Просто я хотел, чтобы ты знал, что я тебя люблю.

— Я это знаю.

— А ты? — не унимался я. — Если бы ты вдруг узнал, что я что-то натворил, ты бы всё равно меня любил? Скажи.

— Конечно, — успокаивающе произнёс Влад и, отстранив меня от себя, опять вгляделся в моё лицо. — А ты точно ничего не натворил?

— Нет, нет, ничего, — отвечал я. — Ничего.

* * *

Меж тем султан стал готовиться к новой войне. На этот раз он хотел взять Белград — большую и сильную венгерскую крепость на Дунае, которую называл воротами в Европу.

— Если я возьму её, движение моего победоносного войска на север уже никто не остановит, — говорил Мехмед.

Иногда мне казалось, что султан жаждет эту крепость, будто она живая — жаждет обладать ею, и те минуты, когда он с триумфом проедет под аркой распахнутых белградских ворот, окажутся не менее сладкими, чем минуты обладания женщиной из гарема... или мной.

"А ведь славянское слово "град" связывают с мужским началом", — думал я, но эта мысль не вызывала у меня отвращения. Она лишь казалась занятным совпадением, тем более что греческое слово "полис" связывали с женским началом, поэтому Мехмед, взявший Константинополис, и желавший взять Белград, тем самым проявлял свою особую двойственную суть.

Рассуждая так, я по-прежнему ловил себя на мысли, что не сочувствую христианам, как должен, но меня утешало то, что Влад вёл себя схожим образом. Взятие Белграда, несомненно, отозвалось бы в Европе плачем и воплем, как недавнее взятие великой греческой столицы, но мой брат решил способствовать падению Белграда, ведь это помогло бы вернуть румынский трон.

К тому же Белград являлся венгерской крепостью, а венгров Влад ненавидел всем сердцем. Это из-за них умер наш отец! Влад часто повторял мне, что должен отомстить им... а также боярам, которые предали нашего отца из страха перед венграми и позволили сесть на трон венгерскому ставленнику-злодею.

Мой брат лишь порадовался бы удачному исходу новой войны, после которой туркам уже ничто не мешало бы пройтись по венгерской земле большим пожаром, оставляющим после себя лишь обугленные остовы домов и чёрную землю, усыпанную серым пеплом. Отчасти потому мой брат и добывал для султана сведения, которые помогли бы решить, когда туркам лучше начинать войну.

В прошлый раз, когда Влад завоевал себе в Румынии власть с помощью турок, ему через месяц пришлось покинуть трон, потому что с севера двигалась большая венгерская армия, а турки не стали её ждать и ушли. Теперь же мой брат говорил, что учёл прошлые ошибки. Он говорил, что венгерская армия будет отчаянно защищать от султана Белград. Венгры не станут отвлекаться на Румынию, если увидят, что враг закрепился на их собственных рубежах.

— Никто не придёт, чтобы согнать меня с трона, а на бояр, которые предали нашего отца, я управу найду, — так говорил Влад, и в его глазах мне виделось предвкушение мести.

В последний год перед предстоящим султану походом мой брат приезжал в Турцию реже, чем обычно. А в последние полгода приехал только раз. Я знал, почему — брат собирал в венгерской Трансильвании армию, тратя много времени, чтобы обучать людей стоять в боевом порядке, покупать оружие, заботиться о пропитании воинов и прочем.

В последний раз, когда удалось приехать, Влад с увлечением рассказывал мне о походе и своих воинах:

— Они почти все — румыны. Переселились когда-то в Трансильванию, думая, что там лучше и спокойнее, но затем поняли, что ошиблись, и хотят вернуться на землю отцов. Я обещал, что приведу румын в Румынию и что дам им там наделы, когда обрету власть. Эти люди верят мне. Почти никто из них прежде не воевал, но они жаждут битвы, и эта жажда лучше, чем пресыщенность боярских воинов, которые станут противостоять нам.