Проклятие Раду Красивого

Говоря об этом, Влад хмурился, но его гнев и досада сразу уступили место радости, когда брат заговорил своём втором сыне, родившемся совсем недавно. Как можно было хмуриться, думая о новорожденном!

— У тебя появился ещё один племянник, — сказал мне тогда Влад, улыбаясь. — Надо же! Их уже двое.

К сожалению, я лишь узнал об этом ребёнке, но не мог на него посмотреть, ведь Влад, сообщив мне радостную новость, провёл в турецкой столице всего день и тут же отправился обратно за Дунай.

Сходить к брату домой я не успел, а пойти туда в отсутствие Влада не мог, ведь согласно правилам никто не мог навещать невольницу, пока её господин в разъездах. Это касалось даже меня. Даже меня, которого некоторые считали кем-то вроде женщины! Увы, в моём особом положении при султане не было никаких преимуществ!

* * *

Лишь весной, когда Влад вернулся, мне разрешили наведаться в братов дом. Помню, как, впервые увидев, что племянников стало двое, я долго наблюдал за ними, игравшими на траве в саду. Старший мальчик уже давно выучился ходить, а младший резво ползал за старшим на четвереньках. Затем младший начал капризничать, и тогда женщина-птица, немного располневшая, но по-прежнему лёгкая и грациозная, унесла младшего прочь — кормить грудью.

Старшему стало скучно одному, поэтому Влад, присев на крыльцо, посадил старшего сына к себе на ногу и, придерживая, "катал на лошадке". Мальчик подпрыгивал на ноге Влада, громко смеялся и даже повизгивал, а я почему-то всё никак не мог перестать думать о младшем мальчике. Мне хотелось, чтобы его поскорее принесли обратно.

Для меня эти дети были не только племянники. Мысленно я всё время называл их "два брата". Два — как мы с Владом... хоть Влад не раз говорил мне, что на самом деле нас у отца было четверо.

Мой самый старший брат звался Мирча, но я его не помнил. Знал лишь, что они с Владом мало отличались по возрасту, росли вместе, и что Мирчу убили те самые бояре, предавшие нашего отца — погребли заживо. Был у нас и ещё один брат, самый младший из всех, но он пропал. После отцовой кончины он всё детство и отрочество провёл в монастыре, а затем сбежал оттуда неведомо куда.

Наверное, поэтому мне казалось, что у меня лишь один брат. Вернее — что нас двое. "Влад и я. Я и Влад", — так я часто повторял в своих мыслях, и поэтому двое мальчиков, игравших на траве, вызывали у меня странное чувство — чувство родства, но не то, которое мне полагалось бы испытывать. Да, в голове твёрдо укоренилась мысль, что мальчики — мои племянники, но мне всё время думалось, что младший из них — это я сам. Мне даже хотелось бы услышать, что Влад любит своего младшего сына больше, чем старшего, но я знал — он любит их одинаково.

* * *

Незаметно минул ещё год. Мне исполнилось двадцать, но я по-прежнему оставался "мальчиком". А вот мой брат возмужал и почти перестал быть на посылках у султана, добывая для него новости из северных стран.

В прежние времена мне доводилось слышать, как должность моего брата называли "мальчик на посылках", и пусть слово "мальчик" означало совсем не то, что в моём случае, но некое сходство определённо проглядывало — полная зависимость от султана, невозможность сделать хоть что-то по своему усмотрению. Увы, я так и не перерос свою должность, а вот мой брат свою постепенно перерастал.

Влад всё больше посвящал себя заботам, которые есть у каждого правителя, думающего о подданных. Теперь именно княжеские дела стали его основным занятием, а не сбор сведений, что послужило причиной перемены в Мехмеде. Раньше султан часто рассказывал мне, как хорошо мой брат ему служит, а теперь похвалы прекратились.

Для их прекращения имелась и другая причина — в ходе осады Белграда Мехмед оказался ранен стрелой в бедро и полагал, что в этом есть вина Влада. Мой брат говорил, что осада станет успешной, а султан, вняв этим словам, пошёл в поход, но захватить крепость не смог. Да ещё эта стрела! Сколько я ни уверял султана, что шрам на бедре — украшение, достойное настоящего воина, Мехмед всё равно не испытывал к моему брату прежнего доверия, а отсутствие доверия само собой рождало подозрительность.

Зато мне султан доверял по-прежнему, и это даже привело к тому, что я стал много путешествовать — из старой турецкой столицы в новую и обратно.

Мехмед давным-давно решил перенести столицу своего государства в завоёванный Константинополис. Теперь этот город назывался Истамбул, и там — в оливковой роще на берегу моря — строился новый дворец для султана.

До окончания строительства было ещё очень далеко, но Истамбул уже считался новой столицей, потому что султан проводил там довольно много времени, останавливаясь рядом с городом в шатрах. Впрочем, огромный шатёр султана — зелёный, как знамя пророка Мохаммеда, и имеющий множество отделений-комнат — тоже походил на дворец. Лишь места для гарема там не нашлось.

Брать в поездки кого-то из наложниц Мехмед опасался. Шатёр — слишком ненадёжное место для красивой женщины. Её надо держать за крепкими стенами и дверями. Другое дело — красивый юноша.