Проклятие Раду Красивого

Её поведали мне греки, с которыми случилось разговориться у входа в православный собор Святых Апостолов. Я не собирался заводить дружбу — просто хотел немного поупражняться в греческом языке — но, сам того не ожидая, расположил своих собеседников к себе.

Поначалу я удивлялся, что они, выказывая мне расположение, не видят во мне того, с кем можно совокупиться. Это было так непривычно, ведь Мехмед, даже восхищаясь моим красноречием, не переставал думать обо мне как о возлюбленном. Даже ближнее окружение султана смотрело на меня как на предмет желаний — не испытывало влечения, но полнилось непристойными мыслями: "Вон он, красавчик. Тот самый, которого, как женщину...". А с греками, случайно встреченными на улице Истамбула, оказалось иначе, совсем иначе.

Это ощущение увлекло меня, и в итоге я заглянул на часок в дом одного из своих новых знакомых. Всё произошло в пятницу, когда султан совершал намаз в Святой Софии, и оттого у меня выдалось свободное утро.

Впрочем, заводить со мной знакомство греки стремились не только из-за меня самого. Они желали свести дружбу с "придворным султана" (так я им представился). Им казалось, что раз я христианин, то смогу оказаться полезным, если они вздумают о чём-нибудь хлопотать при турецком дворе.

На следующий день я повстречался с этими греками снова, а в следующую пятницу — ещё раз, и вот мы уже говорили так, будто знали друг друга много лет, хотя минула всего неделя. Наша общая вера и моё хорошее знание греческого языка способствовали появлению доверия, чего, конечно, не случилось бы, окажись я турком-мусульманином.

Молчаливых слуг, сопровождавших меня, греки не смущались — а зря! Конечно, эти слуги могли донести Мехмеду о моих беседах с посторонними, но я до поры не видел в этом никакой опасности. Я ведь не знал, что однажды мне расскажут про Якова Нотараса, а когда обнаружил, что мне собрались поведать историю "порочащую султана", было уже слишком поздно затыкать рассказчикам рты. Я решил отдаться на волю судьбы и выяснить всё.

В старой турецкой столице о Якове если и знали, то давно забыли, а в Истамбуле эта история до сих пор оставалась памятной для многих, хоть и прошло четыре года. Конечно, она обросла выдумками, но я имел достаточно жизненного опыта, чтобы отличить вымысел от правды.

Мне сказали, что отец Якова — Лука Нотарас — был очень богат, занимал должность, сравнимую с должностью первого министра, и начальствовал над императорским флотом, но после падения Константинополиса и смерти греческого императора старший Нотарас, конечно, потерял всё. Лука стал пленником турок, однако ему повезло, потому что Мехмед, осматривая город и увидев толпу знатных пленных, вдруг решил показать себя перед греками добрым и великодушным. Султан повелел освободить нескольких сановников императора, в том числе — Луку.

Лука по сравнению с другими получил больше всего милостей — Мехмед не только освободил его и вернул имущество, ещё не разграбленное, но также пообещал сделать управителем Константинополиса. По словам рассказчиков, это произошло оттого, что султан при беседе с Лукой увидел в нём мудрого человека, знающего, как вести дела.

— Умные сановники нужны при любой власти, — сказали мне, но тут же с горечью добавили, что через три дня счастье отвернулось от Луки, потому что Мехмед, пируя со своими визирами и другими военачальниками, случайно узнал от кого-то из них, что у Луки остался очень красивый сын Яков... Два других сына погибли в битве за город, но самый младший остался.

Греки клялись, что говорят мне правду, но я, внешне соглашаясь, в глубине души усмехался. Мехмед не мог так поздно узнать, что у Луки остался сын. Яков ведь не избежал плена и благодаря своему богатому одеянию, конечно, оказался в толпе греческой знати рядом с отцом. А Лука, получив от Мехмеда свободу, не мог не попросить свободы ещё и для сына.

"Вот тогда Мехмед и увидел красоту отрока! — думал я. — То есть замысел у султана созрел задолго до пира".

Я никогда не расспрашивал об этом султана, поскольку суть произошедшего представлялась мне слишком очевидной. О, простодушные греки! Они думали, что таланты Луки как сановника оказались оценены. Ха! Мехмед нисколько не нуждался в его талантах! И к тому же только глупец допустит, чтобы в завоёванном греческом городе начальником сделался грек. Город тут же восстанет!

Султан отнюдь не был глупцом, а должность Луке пообещал только затем, чтобы ради неё Лука предал своего сына. Вот, чего хотел Мехмед!

Слушая эту историю, я припоминал свои чувства в те дни, когда Мехмед сломил мою волю. Я вспомнил, как говорил себе: "Мой отец умер, мой брат меня покинул, и за меня некому заступиться". А Мехмед, разумеется, понимал, почему моя воля оказалась сломлена, и хотел повторить удачный опыт, чтобы "мальчик" Яков стал так же послушен.

Мехмед хотел, чтобы Лука сам отправил сына на султанское ложе со словами: "Это жертва ради спасения города. Если ты покоришься, султан даст мне должность, на которой я смогу сделать много добрых дел".