Проклятие Раду Красивого

Вообразите, что должен был испытать Яков, слыша такое! Думаете, его заботила бы судьбы императорской столицы? Нет! Он впал бы в отчаяние оттого, что родной отец отправляет его как агнца на заклание. Возможно, Яков попытался бы наложить на себя руки, но ему не дали бы такое сделать, а затем он бы смирился. Он бы даже не узнал, что отец обещанную должность не получил.

Так, конечно, рассуждал Мехмед, но Лука оказался слишком умён. Он вскоре понял, что должность управителя города — лишь приманка, и что путь остался всего один — достойно умереть вместе с сыном.

Впрочем, мне хотелось верить, что старший Нотарас отказался отдать сына не только поэтому. "Лука мог и не понять всех замыслов султана, но проявил себя как любящий отец, — думал я. — Ведь если б мой отец знал об особых склонностях Мехмеда, то никогда не отдал бы в Турцию ни меня, ни Влада. Пусть в дни нашего с братом прибытия Мехмед являлся лишь наследником трона, но, став султаном, оказался бы волен делать всё, что пожелает".

"Всё, что пожелает", — от этих слов, произнесённых даже мысленно, у меня холодело сердце, ведь я знал, как низко может пасть человек, следуя за своими желаниями. Ах, если бы о склонностях Мехмеда стало известно раньше! Но, увы — даже отец Мехмеда, Мурат, ничего не подозревал!

Итак, Мехмед узнал о Якове не на пиру, но пир, конечно, устроил, и вполне могло случиться, что султан, попивая вино, вдруг подумал: "Хорошо бы Яков оказался здесь". Султан отправил своих слуг в дом Нотарасов с приглашением Луке и Якову явиться на праздник, но Лука не явился и сына не пустил.

В эту часть истории я верил полностью, как и в то, что султан, разгневавшись, отправил своих людей в дом Нотарасов снова. Увы, во второй раз туда отправились не просто слуги, а вооружённые люди, которые передали Луке не приглашение, а приказ явиться. Люди султана привели на пир самого Луку, Якова, а также юного Тодориса Кантакузина — это был зять Луки, случайно оказавшийся в доме...

А вот в истинность того, что мне поведали дальше, я совсем не верил. "Выдумка!" — мысленно произнёс я, ведь греки сказали мне, что султан при всех потребовал у Луки отдать Якова в гарем. О, мне ли было не знать, что в гареме султана живут только женщины и малолетние дети!

Однако спорить с греками я не стал. Мне не хотелось портить впечатление, которое сложилось у моих собеседников обо мне. Они решили, что я — благочестивый христианин, хоть и состою на службе при дворе Мехмеда. Конечно, я не признался им, что у меня за "служба".

Что же касается поведения Мехмеда на том пиршестве, то он, наверное, сказал, что желает видеть Якова не в гареме, а в своей свите, но Лука понял суть и сказал "нет". Тогда султан, как это уже случалось, пригрозил казнью. Я помню, как султан когда-то грозил мне: "Слуги стащат тебя с дерева лишь затем, чтобы отрубить тебе голову!" А ещё Мехмед грозил отрубить голову четырнадцатилетнему Иоанну Сфрандзису и затем исполнил угрозу.

Я даже побледнел, когда греки рассказали, что Мехмед обещал обезглавить Якова, а также Луку вместе с зятем, если не увидит покорности. Мою бледность приняли за сочувствие, и, пожалуй, я действительно сочувствовал Якову... и его отцу, и даже юному Тодорису, который оказался там случайной жертвой.

— Значит, обезглавили всех троих? — спросил я.

— Нет, только Луку и Тодориса, — ответили мне, — а Яков всё же попал в гарем султана.

"Опять этот гарем! — мысленно воскликнул я, и мне захотелось скрежетать зубами. — Султан селит своих мальчиков не в гареме!"

Я вдруг так разозлился на своих собеседников, которые почему-то не хотели воздать должное Якову Нотаросу, не хотели признать, что он погиб, не будучи запятнанным. Вместо этого выдумывались какие-то сказки!

Мне так хотелось объявить грекам, что если б Яков оказался не казнён, а попал в свиту султана, я бы непременно узнал об этом.

— И что же затем? Яков делил с султаном ложе? — спросил я, скривившись.

— Слава Богу, нет, — ответили мне. — Он сбежал раньше, чем султан успел растлить его. По слухам Якову удалось сесть на торговый корабль и уплыть куда-то на запад.

Я в это не поверил, ведь Якову было всего четырнадцать, а я слишком хорошо помнил себя четырнадцатилетнего.

В те дни, когда султан стал осыпать меня подарками и даже вручил кошелёк с золотом, у меня тоже появилась мысль о побеге. Я шёл по улице старой турецкой столицы и думал: "А вот сейчас как дам дёру, и посмотрим, смогут ли слуги-охранители, что идут рядом, угнаться за мной. Я убегу от них и спрячусь, а затем как-нибудь доберусь до земель за Дунаем, где сейчас мой брат".

В первое мгновение, когда мне пришло в голову сбежать, всё казалось так легко осуществить, но здравый смысл тут же остановил меня. Я вспомнил, что нисколько не похож на турка. Пусть я убежал бы от дворцовых слуг, и пусть бы даже у меня с собой был полный кошелёк золота, но никто не помог бы мне добраться за Дунай.