Проклятие Раду Красивого

Однако я думал обо всём этом без содрогания. Я мысленно повторял: "Брат мой, как прекрасно то, что ты сильнее меня! Султан хотел убить тебя, когда ты приедешь к его двору с данью, но ты не приехал и отомстил, убив посланцев Мехмеда. Султан пытался убить тебя снова, привезя к турецкому двору силой, и ты отомстил, предав огню турецкие крепости и истребив турецких подданных. Ты способен отвечать ударом на удар — способен на то, чего я уже почти не могу. Отомсти, брат. Отомсти Мехмеду за себя... и за меня тоже отомсти".

Да, именно так я думал на военном совете, сидя по правую руку от султанского трона. А нелепости всему происходящему добавляло ещё и то, что я узнал недавно — Мехмед решил меня женить.

Султан сам объявил мне о моей скорой свадьбе незадолго до того, как состоялись церемония и совет, причём известие о свадьбе застало меня врасплох, как почти все новости, которые сообщал мне Мехмед.

Казалось бы, за те годы, что я провёл с ним, мне следовало привыкнуть, что султан походя распоряжается моей судьбой и моё мнение в расчёт не принимает. Он лишь объявлял мне об уже принятых решениях — что решил сделать меня своим возлюбленным, посадить на румынский трон, женить — а мне оставалось только покориться.

Вот и тогда, когда Мехмед задумчиво произнёс, что мне надо жениться, и что он уже подыскал мне невесту, я только рот раскрыл от удивления, а затем у меня вырвался смешок.

— Что такое, мой мальчик? Что тебя так забавляет? — не понял Мехмед. — Или ты не хочешь жениться?

Я лишь пожал плечами:

— Повелитель, если такова твоя воля, я женюсь.

— А может, ты боишься, что будешь испытывать затруднения, когда дело дойдёт до постели? Ведь ты...

Мехмед явно хотел произнести "ещё не знал женщин", и вот тут мне пришлось бы или соврать султану, или признаться, что он ошибается, но я не хотел делать ни того, ни другого, поэтому небрежно произнёс:

— Повелитель, я как-нибудь разберусь. Не волнуйся об этом.

Моей невестой стала девушка из рода албанских правителей. Её звали Мария. Свадьбе следовало состояться после того, как я усядусь на румынском престоле, то есть по завершении военного похода, затеянного Мехмедом.

Честно говоря, я даже не спрашивал, как моя невеста выглядит, и надеялся, что эта свадьба отменится, потому что не хотел играть глупую роль. Мне ведь доводилось слышать, что в католических странах многие правители, желающие избавиться от надоевшей любовницы, выдают её замуж, не забывая обеспечить этой потасканной невесте хорошее приданое. Очевидно, что-то подобное решил сделать и Мехмед в отношении меня, своего мальчика, а моим приданым был румынский трон.

Единственное, что не казалось мне нелепым во всём происходящем в конце той весны, так это мой отъезд в сторону Никопола. Я приближался к Дунаю, к румынским землям, к брату, и первая ночь вне дворца, которую я провёл один в комнате постоялого двора недалеко от границы с болгарскими землями, показалась мне самой счастливой из всех, что у меня были за много лет.

Мехмед остался во дворце в турецкой столице, чтобы выступить оттуда с основным войском через несколько дней вслед за мной. Я вместе с четырьмя тысячами конников, над которыми начальствовал, ехал сам по себе и испытывал такое воодушевление, что, впервые остановившись на ночлег, до самого рассвета сидел у окна и смотрел на звёзды.

Если б я мог, то сделал бы так и на следующую ночь. Вот почему, когда мы снова остановились на ночлег, и меня разместили на постоялом дворе, я даже не собирался ложиться, а сел у окна, но сам не заметил, как заснул, а разбудил меня резкий крик петуха на восходе солнца.

Впрочем, я не опечалился, обнаружив, что проспал. Я встретил восход с радостью и мысленно повторял: "Я всё ближе к тебе, брат, всё ближе. И Мехмеда рядом со мной не будет... по крайней мере, некоторое время. Как я счастлив! Как я счастлив! Как же я счастлив!"

* * *

Мои всадники оказались недавними пастухами, облачёнными в доспехи из бычьей кожи и восседавшими на маленьких гнедых лошадках. Я среди них на своём дымчато-сером арабском жеребце, и к тому же облачённый в подаренную султаном одежду, выглядел, как павлин среди кур, но ничего не мог с этим поделать. Приходилось держаться так, как если бы меня не смущало, а радовало подобное различие.

Вот почему, когда я подъехал к Дунаю, то имел вид весьма гордый и даже надменный, однако эта надменность тут же слетела прочь, стоило увидеть знакомую местность. Горделивое выражение на моём лице сменилось восторженным, а ведь казалось, что вокруг нет ничего, чем можно восторгаться.

Как всегда летом, стояла жаркая сухая погода. Трава, такая зелёная по весне, теперь поблекла, а местами пожелтела. Небо растеряло все облака, и его синева, так же поблекшая, будто выгоревшая на солнце, отражалась в водах Дуная — широкого, но не такого широкого, как я его помнил.

Когда тебе ещё не исполнилось и семи лет, всё в твоих глазах выглядит больше, чем есть на самом деле, а ведь последний раз я видел Дунай, будучи маленьким мальчиком, когда мы с отцом и Владом переправлялись через эту реку, следуя ко двору султана.