Проклятие Раду Красивого

Надо ли говорить, что эту часть шатра мне доводилось посещать много раз. Всё показалось мне знакомым, и даже возникло неприятное чувство, как если б я вернулся на несколько лет назад — в то время, когда ездил в Истамбул вместе с Мехмедом.

Султан сидел на кровати. Слуга уже снял с него доспех, а сейчас стягивал второй сапог и обувал в домашние туфли.

— Ох, как же утомительны эти заседания и пиры! — сказал Мехмед, увидев меня, и улыбнулся. — Ах, если б я мог на них не присутствовать! Пускай бы говорили и пировали без меня, а я бы уединился здесь, с тобой, — султан небрежно взмахнул руками, давая понять слугам, чтобы оставили нас.

— Повелитель, — осторожно начал я, когда слуги удалились, — правильно ли я понял, что мы...

Мехмед не дал мне договорить — стремительно подошёл и заключил в такие крепкие объятия, что у меня перехватило дыхание:

— Эту ночь мы проведём вместе, мой мальчик, а перед рассветом ты уедешь.

Наконец, он умерил силу. Я смог вздохнуть, а затем спросил, целуя Мехмеда:

— Повелитель, но почему теперь ты изменяешь своим обычаям? Ты никогда не берёшь в поход женщин, чтобы на войне они не туманили твой разум. По этой же причине и я не получал позволения сопровождать тебя в походах. А теперь...

— А теперь нам недолго осталось быть вместе, — ответил султан, избавляя меня от моего пояса, на котором висели сабля и кинжал, с лёгким стуком упавшие на пёстрый пушистый ковёр. — Скоро мы расстанемся, и я хочу насладиться тобой напоследок. Признаюсь, я думал, что уже начинаю охладевать к тебе, но теперь понял, как много потеряю.

На слова о любви следовало отвечать словами о любви, но я успел сказать лишь:

— Повелитель...

Мехмед закрыл мне ладонью рот:

— Не говори ничего, — а затем начал медленно снимать с меня подаренный им синий походный кафтан и остальную одежду. Только сапоги мне пришлось снять самому.

На меня вдруг нахлынули воспоминания об отрочестве, о возрасте тринадцати с половиной лет — когда я впервые очутился в саду у Мехмеда, султан точно так же снимал с меня одежду, то есть делал это медленно, ничего не говоря, знай себе, скользил глазами по моему телу. Такие воспоминания совсем не казались мне приятными, а вот Мехмеду... Он молчал, но мне почему-то думалось, что султан сейчас тоже вспоминает тот самый день — вспоминает с удовольствием.

* * *

Я уже давно научился не принимать всё, что со мной происходит у Мехмеда, близко к сердцу, поэтому, выбравшись, наконец, из его шатра и из его ставки, испытывал лишь лёгкую досаду.

Чувство возникло такое, будто я, направляясь в гости к брату, весь нарядный и благоухающий розами, вдруг случайно вляпался во что-то гадкое и дурно пахнущее. Вляпался несильно — так, что смог отчиститься, и продолжил путь, но всё же неприятный осадок остался.

Небо над головой стремительно светлело. Серая дорога, по которой я ехал вместе с дюжиной турецких воинов, становилась всё более пыльной, потому что роса на ней высохла. Жёлтые пастбища по правую и по левую сторону виделись всё явственнее. И вот впереди блеснула широкая река. Показались палатки турецкого лагеря, который за время моего недолгого отсутствия сильно разросся, потому что к Дунаю подошли новые части турецкой армии.

Мне вдруг вспомнилось моё давнее намерение окунуться в воды Дуная и, возможно, таким образом очиститься от Мехмеда. Остаток пути до лагеря мой конь преодолел вскачь. Турецкие воины, сопровождавшие меня, еле поспевали за мной.

Подъехав к своему шатру, я спрыгнул на землю, передал конский повод первому попавшемуся слуге и потребовал полотенце, а, получив, чуть ли не бегом отправился к реке.

Там по-прежнему стояли дозорные из числа моих конников и наблюдали, не собирается ли мой брат переправиться на эту сторону.

— Что-нибудь тут случилось, пока меня не было? — спросил я у ближайшего ко мне турка.

Мне почему-то бросилось в глаза, что он молод — мой ровесник. Однако для него нынешний поход уж точно не стал первым, а вот для меня стал.

— Всё по-прежнему, господин, — ответил молодой турок. — Людей у них не прибавилось, и переправляться на нашу сторону они не хотят.

— Что ж, — сказал я, бросая полотенце на траву и стаскивая с себя сапоги. — Значит, могу пока окунуться.

— Господин, ты умеешь плавать? — удивился воин. — Я думал, знатные люди вроде тебя плавать не умеют.

Мне пришлось признаться:

— Я плавать не умею, но раз наш враг даёт нам время, собираюсь поучиться немного.

— Господин, а не утонешь? — забеспокоился воин.

"Всякий человек, не умеющий плавать, боится утонуть. Но ещё не хватало, чтобы этот турок меня отговорил!" — подумалось мне, однако воина следовало успокоить.

— Я не стану сходить с мелководья. Да и ты в случае чего придёшь мне на помощь, ведь так?

Раздевшись до исподнего, я вошёл в воду. Она была тёплая и чуть пахла рыбой, но этот запах казался намного лучше, чем запах Мехмедова пота.

Зайдя в воду по грудь, я остановился в нерешительности. Затем вдруг вспомнил, как ведёт себя собака, когда плывёт. Я плашмя упал на воду и, стараясь держать голову над водой, начал подражать собачьим движениям.