Проклятие Раду Красивого

Проплыл я совсем не много. Начал погружаться, и пришлось опереться о дно. Новая попытка, и опять я очень быстро выбился из сил.

"Неужели, собаки так сильны? — подумалось мне. — Бросишь их в воду, и они плывут-плывут, а я сразу тону".

Пришлось обратиться за подсказкой к молодому воину, который иногда поглядывал на меня:

— Ты ведь умеешь плавать?

— Немного, господин.

— Тогда скажи, что я делаю неверно.

— Надо дышать иначе, — ответил воин. — Набери воздуху побольше, но не выдыхай весь. Дыши неглубоко. Тогда не утонешь.

Я уже понял, что у меня ни за что не получится за один день научиться плавать так, чтобы переплыть Дунай, и всё же отступать не следовало. Следовало пробовать снова и снова. Мысль о том, что брат находился почти рядом, на том берегу, придавала мне решимости.

Вся вода вокруг успела взбаламутиться от моих попыток, когда, наконец, стало ясно, как же нужно правильно дышать. Просветление наступило внезапно. Я вдруг почувствовал, что мне легко, потому что мог почти не двигать руками и ногами, но при этом не тонуть. Волшебное ощущение!

К тому времени я уже порядком устал, а после двух бессонных ночей глаза закрывались сами собой, но вылезать из воды не хотелось. Мне казалось, что если я вылезу, то вмиг забуду всё, чему научился, поэтому не вылез, а просто перешёл на другое место, не взбаламученное.

Вода казалась тёплой, почти как перина. Я, поджав ноги, чтобы не доставать до дна, перекатывался в этой воде так и эдак. Лёг набок, а затем перевернулся на спину, обнаружив, что можно плыть и на спине.

Полуденное солнце слепило глаза. Я сомкнул веки. Затем вытянул ноги и отдался на волю волн. Речная вода баюкала меня, как младенца в колыбели.

Вдохнув ещё побольше воздуху, я раскинул руки, покачиваясь на волнах, и почти задремал. Не помню, сколько это продолжалось. Наверное, не слишком долго.

Вдруг раздался странный звук, как будто кто-то бежит ко мне от берега — шумные всплески, но не успел я перевернуться и посмотреть, что происходит, как меня схватили подмышки и грубо куда-то поволокли.

Я открыл глаза и увидел перед собой лицо смертельно перепуганного молодого дозорного. Он тащил меня к берегу и даже не увидел мой вопросительный взгляд.

— Что такое? — встрепенулся я. — Враг переправляется через реку?

Дозорный не ответил, а продолжал тащить меня и кричал:

— Помогите! Помогите!

— Да оставь ты меня! Куда тащишь!? — крикнул я возмущённо, попробовал вырваться, и только тогда воин меня услышал:

— Господин... — только и выдохнул он с облегчением. У него как будто гора с плеч упала.

— Что!? — продолжал я возмущаться и, наконец, вырвался из его рук, которые внезапно обмякли. — Что случилось!?

— Господин, ты жив... — только и произнёс дозорный.

А между тем на его крик уже прибежали другие турки из дозора, остановились у кромки прибоя и недоумённо таращились на нас. Только представьте — я в одном исподнем стою по пояс в воде весь мокрый, а рядом также по пояс в воде стоит воин в полном боевом облачении и тоже весь мокрый до самой макушки из-за брызг. Я гневно кричал, чуть ли не плевался, а он только таращился и улыбался рассеянно.

— Конечно, жив! — продолжал кричать я. — А с чего мне умирать!?

— Прости, господин, — наконец, выговорил молодой воин. — Но ты лежал на воде, закрыв глаза, и руки раскинул, будто утопленник. Я подумал, что ты утонул — что наглотался воды и утонул, а я не уследил.

— Да вовсе я не тонул! Более того — научился плавать! — мой голос уже осип. — Я плыл на спине. И глаза закрыл, чтоб солнце не слепило! А ты, значит, решил меня спасать!?

Воины, стоявшие на берегу, дружно захохотали. Это и вправду казалось смешно.

— Дурак, — беззлобно бросил я своему "спасителю" и тоже засмеялся.

И чем больше смеялся, тем веселее мне становилось. Через минуту я уже хохотал во всё горло и не мог остановиться, а перестал смеяться только тогда, когда не удержал равновесие, стоя на илистом дне, и упал навзничь.

Молодой дозорный снова принялся вылавливать меня из воды, но теперь смеялся и он.

* * *

К вечеру того же дня мы сделались закадычными друзьями. Моего спасителя звали Гючлю. Красивое имя. В переводе означало "сильный".

Теперь возле реки стоял другой дозор, а Гючлю вместе с товарищами сидел у костра, и я с ними. Запрет на разжигание костров в ночное время уже перестал действовать, поэтому мы вместе сидели перед огнём и пили кумыс. Вина эти турки не употребляли, а когда я сказал, что могу угостить их, они вежливо отказались:

— Нет, нам Аллах запрещает.

Я с трудом привыкал, что мусульмане говорят со мной, христианином, как с равным, но в войске все знали, что на совете в Эдирне я удостоился чести сидеть по правую руку от султана, считавшегося тенью Аллаха на земле. К тому же, раз уж султан поставил меня начальником над четырьмя тысячами правоверных, им следовало принять меня как своего.

"Тем лучше, — думал я, и мне стало всё равно, как посмотрели бы на моё поведение мои единоверцы, христиане. — Раз я могу считаться для Гючлю другом, зачем отказываться от этого?"