Проклятие Раду Красивого

— Неужели, это из-за меня? — осторожно спросил турок. — Я сказал тебе, что мне не нравится делить тебя с султаном, и ты решил его убить?

Я только теперь понял, как мало мой новый любовник меня знает. Совсем не знает. Иначе никогда не предположил бы такое.

Я хотел убить султана не ради Гючлю, а ради своего брата... и ради себя, чтобы отомстить за одиннадцать лет унижений. "А впрочем, — подумалось мне, — этот турок опять по-своему прав".

— Правда, было бы хорошо, если б тебе больше не пришлось каждую ночь ждать своей очереди? — спросил я. — Правда, было бы хорошо, если бы мы могли уехать куда-нибудь на время вдвоём? Куда-нибудь, где нам никто бы не мешал.

— Ты совсем с ума сошёл, — сказал Гючлю, но по его голосу я чувствовал, что моему любовнику нравится это моё безумие. Оно придавало чувствам необыкновенную остроту. А если бы Гючлю думал только о сохранности своей головы, то давно бы меня покинул.

Тут я вспомнил, что опасность ещё не миновала, и что мне требуется избавиться от верхнего кафтана. Пришлось расстегнуть пояс, на котором висела сабля, а когда я снова застегнул пряжку, то вдруг задумался:

— А если султан запомнил мою саблю?

— Вряд ли, — сказал Гючлю. — Да, у твоей сабли красивые ножны, и их легко запомнить, но султану некогда было смотреть на ножны. Он смотрел на клинок. А даже если запомнил, ты просто соврёшь, что твоя сабля похожа на саблю убийцы. Думаю, ты умеешь врать. И, наверняка, умеешь очень хорошо.

Я посмотрел себе под ноги — туда, куда бросил снятые вещи: тёмный кафтан и кусок тёмной материи, теперь почти не видимые. Мне захотелось надеть их обратно, но было нельзя, увы. А ведь эта одежда делала меня совсем другим — таким, кто не согнётся под султаном.

В моём сознании раздался чей-то голос: "Вот ты и снова прежний Раду — лживый и угодливый. И можешь навредить Мехмеду разве что тем, что наградишь его чесоткой, подцепленной от очередной шлюхи из дома терпимости".

* * *

Мы с Гючлю поспешили к дальнему краю верблюжьего стада. Я думал вернуться к себе в шатёр, а молодой турок вызвался меня проводить, хоть и не собирался в этот раз становиться моим гостем.

Меж тем мой брат напал на лагерь, как всегда это делал по ночам. Моему взору предстало страшное и в то же время прекрасное зрелище — огненный дождь. Тысячи зажжённых стрел взмывали в воздух над ломаной линией, образованной верхушками палаток и шатров. На мгновение повисая в тёмном небе, эти огненные звёзды падали на наш лагерь, а точнее — на его дальний край, потому что турецкий лагерь был огромен. Если измерять его протяжённость, используя расстояние полёта стрелы как меру, то много получилось бы таких расстояний.

Не знаю, сколько бы я стоял и любовался, но Гючлю дёрнул меня за рукав, и мы отправились дальше, быстро пробираясь между палатками.

Я думал, что на сегодня приключения закончены, как вдруг оказалось, что мои челядинцы почему-то всполошились. Они обнаружили моё отсутствие и кричали во все стороны:

— Раду-бей! Раду-бей! Где ты?

Глядя на них из тёмного проулка между палатками, я оторопел:

— Неужели, меня сейчас уличат?

— Вряд ли, — ответил Гючлю.

А ещё я увидел, что возле моего шатра находится турецкий начальник, который по-прежнему помогал мне командовать четырьмя тысячами конников, данных мне султаном.

— Медлить нельзя. Ты должен появиться перед ним сейчас. Если пропадёшь на всю ночь, это будет очень подозрительно, — сказал Гючлю и толкнул меня вперёд, на свет.

Меня сразу заметили.

— Раду-бей, тебя все ищут, — произнёс турецкий начальник. — Где ты был?

Прежде, чем я успел что-либо ответить, Гючлю, который следовал за мной, указал в сторону огней и произнёс:

— Там.

— Я хотел посмотреть поближе, что там делается, — подтвердил я и поначалу хотел добавить, что взял с собой в сопровождающие одного из своих воинов, то есть Гючлю.

"Не покажется ли кому-то странным, что мы ходим по лагерю вдвоём?" — подумалось мне, но затем я решил, что странными покажутся как раз мои объяснения, нарочито подробные: "Ну, разумеется, я взял его в сопровождающие. Это и так понятно. Кому же придёт в голову, что Гючлю поначалу не сопровождал меня, а следил за мной из ревности? Кому придёт в голову, что я недавно пытался убить султана, а после обнимался со своим тайным любовником посреди верблюжьего стада?"

— Султан собирает всех на совет, — меж тем сказал мне турецкий начальник. — Ты должен идти.

— Немедленно?

— Да.

— У меня нет времени переодеться?

— Нет.

— А что случилось?

— Что-то очень значительное, но мы пока ничего не знаем. Султан скажет.

Я жестом дал понять Гючлю, что сопровождать меня больше не нужно. Теперь эту обязанность взял на себя турецкий начальник, и мы пошли.

Перед шатром Мехмеда всё уже было светлым-светло от факелов, которые держало множество воинов и слуг. Изнутри полотняной громадины раздавались голоса турецких военачальников, да и снаружи многие люди приглушённо переговаривались. Всё сливалось в общий гул. Отдельных слов было никак не разобрать, но мне и не требовалось разбирать.