Проклятие Раду Красивого

Я прошёл в шатёр, в "залу" советов, и у меня опять начало рябить в глазах от блеска дорогих лат и оружия. Хотелось крепко зажмуриться. Я еле отыскал отведённое мне место ближе к выходу и сел на ковры.

Прошло ещё несколько минут, и вот, когда все военачальники собрались, и гул голосов утих, в "залу" явился Мехмед. Он облачился в свои позолоченные латы, и теперь уже совсем не выглядел испуганным. На лице его отражалось самодовольство, но султан намеренно хмурил брови, желая выглядеть разгневанным.

— Слуги мои! — произнёс он, усевшись на походный трон. — Вы плохо бережёте своего повелителя. Мне следовало бы отрубить головы вам всем, потому что по вашему недосмотру моя жизнь сегодня ночью оказалась в опасности. В мой шатёр проник убийца!

Все военачальники, несмотря на то, что им следовало сохранять тишину, когда говорит султан, начали ахать и охать. Снова поднялся гул, но ненадолго, потому что великий визир Махмуд-паша начал кричать:

— Тише! Тише!

Все почти сразу успокоились, а Мехмед продолжал:

— Скажите мне, мои слуги, как могло случиться, что этот убийца проник через внешние укрепления нашего лагеря? Как смог пройти незамеченным мимо многих дозоров? Как добрался до моей ставки и преодолел ров и вал вокруг неё? Как этот убийца мог пройти мимо тысяч воинов, которые должны были охранять мой сон? Наконец, как этот убийца проник в мой шатёр?

Слушая Мехмеда, я вдруг подумал, что оправдание моего отсутствия, придуманное моим молодым любовником, не очень удачное. Султанскую ставку и впрямь окружал отдельный ров и вал, а мой шатёр, как и шатёр Мехмеда, находился внутри этих укреплений, то есть если б я действительно пошёл посмотреть, что делается на краю лагеря, то мне следовало выйти за пределы ставки, и меня должны были видеть дозорные.

Пройти незамеченными мимо них никак бы не получилось, ведь вал был надставлен высокими деревянными щитами — это настоящая стена! Если б я вправду хотел посмотреть, что делается на краю лагеря, то не стал бы перелезать через стену, а вышел бы в проход и миновал бы дозорных, которые запомнили бы меня, ведь ночью мимо них почти никто не ходил.

Однако они меня не видели, потому что я не выходил. А если б их спросили: "Вы видели Раду-бея?" — то они бы сказали: "Нет". И что тогда? То есть мне следовало, пока не поздно, придумать объяснение тому странному обстоятельству, что я вышел из ставки и вернулся, никем не замеченный.

Меж тем султан всё больше распалялся, а турецкие начальники молчали, виновато склонив головы:

— Я сам скажу вам, почему убийца проник! — кричал Мехмед. — Он проник потому, что внешние укрепления построены плохо. Он проник потому, что дозоры невнимательны. Он проник потому, что тысячи воинов не проявляют бдительность, надеясь друг на друга, а в итоге все беспечны. И ещё он проник потому, что среди моих слуг есть предатель.

Мне вдруг показалось, что все сейчас обернутся в мою сторону и начнут пристально изучать, однако на меня никто не обращал внимание.

Все опять загудели, а кто-то один — возможно Исхак-паша, анатолийский бейлербей — спросил:

— Повелитель, мы умоляем, прости своих нерадивых слуг. Накажи лишь предателя! Но сначала поведай нам, где же тот убийца. Мы подвергнем этого негодяя пыткам, и он скажет нам, кто его сообщники, и кто помог ему проникнуть в самое сердце лагеря и попытаться похитить твою драгоценную жизнь!

— Этот негодяй скрылся и до сих пор не пойман, — произнёс Мехмед, когда гул опять утихнул. — Но я почти уверен в том, что знаю его имя.

Мне снова показалось, что сейчас все обернутся в мою сторону, но меня по-прежнему никто не замечал. Мне казалось, что стук моего сердца слышит весь шатёр, но никто ничего не слышал. Я думал только об одном — как правдоподобно изобразить удивление, если сейчас Мехмед назовёт моё имя, однако изображать ничего не потребовалось.

— Этот убийца закрывал себе лицо так, чтоб нельзя было узнать, но оделся в дорогую одежду, — сказал Мехмед. — И его сабля тоже выглядела дорого. Мне пришлось скрестить оружие с этим человеком...

"Что? — мне показалось, я ослышался. — Скрестить оружие? Мехмед просто кинул в меня подушкой, а затем натравил на меня своих безоружных слуг".

— Я сражался с этим негодяем, — говорил Мехмед, — и по его манере драться увидел, что его учили искусные воины. Он — благородного происхождения. Это несомненно. А ещё я усмотрел в нём некоторое сходство с человеком, которого уже видел не раз.

Султан замолчал и оглядел присутствовавших, но оглядел их небрежно — лишь для того, чтобы после недолгой тишины последние слова длинной речи уподобились для слушателей гласу с небес.

— Кто же этот человек, повелитель? Кто? — вопрошал Исхак-паша, чувствуя, что Мехмеду желательно, чтобы кто-то спросил.

— Это был сам Влад-бей! — громко закончил Мехмед.

Да, изображать удивление мне не потребовалось, потому что я удивился совершенно искренне — так удивился, что аж глаза вытаращил.

Наверное, только теперь Мехмед заметил меня и теперь наблюдал, как я ошарашен: