Проклятие Раду Красивого

— Да, Раду-бей. Я уверен, что это был твой брат. А с ним пришёл ещё один человек — кто-то из наших людей. Он и помог твоему брату преодолеть все укрепления.

Я смотрел на Мехмеда, и на мгновение мне показалось, что тот ещё в шатре узнал меня, а теперь зачем-то выгораживает, однако султан сейчас выглядел глуповатым и уж слишком самодовольным. Если бы он выгораживал меня, то в его лице была бы тень укора: "Зачем, Раду? Зачем ты хотел меня убить?"

Ничего этого я не видел, а видел лишь безбрежную гордыню. Мехмед как будто говорил: "Вот я сам смог защититься от убийцы. Вы все мне не нужны. Захочу, так найду себе других слуг. А я вам нужен, потому что только у меня на службе вы сможете возвыситься и обогатиться".

"Нет, — думал я, глядя на Мехмеда и удивляясь, что тот так промахнулся в догадках. — Он и вправду решил, что это был мой брат, а не я". Ведь если б Мехмед узнал меня, когда я явился в шатёр как убийца, то всё происходило бы иначе. Султан, наверное, сразу бы крикнул, увидев у меня в руке кинжал: "Раду, остановись".

К тому же, Мехмед не испугался бы. Он никогда меня не боялся. Мне вспомнилась давняя история, когда я хотел перерезать ему горло ножом для фруктов. Султан поймал меня за руку, но, даже подозревая, что у меня было намерение убить, не отобрал нож.

Тогда почему же теперь Мехмед испугался так, что даже не сообразил позвать вооруженную охрану вместо безоружных слуг? Почему бросал этих слуг против меня, обрекая их на смерть? Ведь мог просто сказать: "Раду, всё кончено. Ты не уйдёшь".

Правда, он мог не назвать меня по имени из-за того, что хотел выгородить. Но тогда зачем Мехмед повелел своим слугам схватить меня? Ведь мог бы просто уйти из спальни вместе с ними, и это дало бы мне прекрасную возможность избежать поимки и разоблачения. Однако султан стремился схватить меня и увидеть лицо. И я бы попался, если б не появился Гючлю. Именно Гючлю спас меня, а вовсе не султан.

"Нет, — сказал я себе. — Мехмед принял меня за моего брата. Принял потому, что ждал чего-то подобного очень давно. Возможно, последние десять лет, то есть с тех пор, как начал бояться, что Влад станет мстить за моё растление".

А ведь я и вправду оказался похож на брата, когда надел два кафтана — один поверх другого — и от этого моя фигура стала казаться плотнее. Не стало тонкой талии. Плечи сделались шире, а руки — толще, будто там мышцы. К тому же цвет моих волос и почти всё лицо скрывала ткань, обмотанная вокруг головы. Я действительно выглядел, как Влад. И почти ощущал себя им — смелым, несломленным человеком.

— Думаю, ты в опасности, Раду-бей, — меж тем сказал султан. — Думаю, что твой брат попытается убить тебя тоже.

Я хотел улыбнуться и в очередной раз показать, что не боюсь своего брата, как вдруг откуда-то снаружи раздался звук, похожий на раскат далёкого грома. Я не сразу понял, что это пушечный залп.

* * *

Услышав, как палят пушки, Мехмед решил показать себя смельчаком, поэтому не стал посылать человека, чтобы тот выяснил, что случилось. Вместо этого султан вышел из шатра сам, а все военачальники, и я тоже, последовали за своим повелителем.

Мехмед, стоя перед шатром, внимательно вслушался в гром и непринуждённо заговорил с Махмудом-пашой и Исхаком-пашой. Втроём эти турки пришли к выводу, что мой брат как обычно напал на лагерь, а турецкие воины, как обычно, отстреливаются.

Тут-то из толпы и появился мелкий турецкий начальник, который осмелился прервать высочайшую беседу, чтобы сделать доклад. Смельчак являлся подчинённым Махмуда-паши, но поскольку великий визир находился возле султана, доклад был сделан самому султану, и, кажется, только тогда все обратили внимание на то, что доспехи докладчика забрызганы кровью, которая была наскоро и потому неполностью стёрта.

— Люди Влада-бея напали на северную сторону лагеря. Они захватили часть укреплений, а вместе с укреплениями захватили пушки, которые там были. Люди Влада-бея теперь стреляют по нам из наших пушек. Что нам делать? Мы не можем отогнать людей Влада-бея назад за укрепления.

Я чуть не подпрыгнул от радости и подумал: "Неужели, мне всё-таки удалось помочь своему брату хоть чем-то?" Пусть я не обезглавил турецкую армию, но на время почти лишил её руководства! Ведь из-за ночного покушения Мехмед собрал совет в шатре. Сюда собрались главные военачальники со всего лагеря, а значит — в самом лагере их не осталось, в том числе возле северных укреплений, на которые напал мой брат.

При этом турецкая армия была так устроена, что всякое самоуправство в ней наказывалось очень строго. Вот почему начальники средней руки не осмеливались принимать решение, хоть сколько-нибудь выходившее за пределы их полномочий. Например, один такой начальник никак не стал бы договариваться с другим о совместных действиях против неприятеля. На совместные действия всегда испрашивалось разрешение вышестоящего.

В итоге те, кому было поручено охранять укрепления, охраняли и отчаянно дрались с людьми моего брата, а остальные турки лишь готовились к битве, отправив посланцев к султанскому шатру.