Проклятые

Вероятно, это посттравматическая реакция на стресс, но я мысленно переношусь в тот день в швейцарской школе-интернате, когда три мисс Потаскушки Вандерпотаскуш по очереди душили меня до смерти, примеряли мои очки, корчили рожи, всячески надо мной смеялись и только потом возвращали к жизни. Кто-то хватает меня за локоть – огромная, грубая рука, холодная, как стол в покойницкой; мозолистые пальцы обхватывают мою руку, так же крепко, как повязка со свастикой, и рывком поднимают меня на ноги. Наверное, это прорыв подавленных воспоминаний о мерзких ласках маньяка из морга, о вони формальдегида и мужского одеколона, но я отшатываюсь, замахиваюсь и вкладываю в удар всю массу своего тринадцатилетнего тела. Мой кулак вырывается вперед по стремительной дуге и врезается во что-то твердое. Это… что-то… хрустит под ударом моих костяшек. Я снова падаю на мягкий ковер хлопьев перхоти, но на сей раз рядом со мной приземляется что-то еще, нечто тяжелое.

Смех толпы смолкает. Я все-таки выкапываю очки. Даже сквозь грязные линзы, облепленные чешуйками мертвой кожи, вижу Адольфа Гитлера, обмякшего рядом со мной. Он тихо стонет, один его глаз зажмурен, и вокруг этого глаза уже растекается темно-лиловый синяк.

Перстень с бриллиантом, который Арчер украл у распростертой на грязном полу, исходившей соплями проклятой души, запертой в клетке рядом с моим собственным мрачным узилищем, на моем пальце врезался Гитлеру прямо в лицо. Словно кастет весом в семьдесят пять карат, массивный бриллиант отправил его в нокаут. Мой кулак мелко дрожит. Запястье гудит, как камертон, и я трясу пальцами, чтобы восстановить чувствительность в руке.

Я слышу крик. Мужской голос. Арчер кричит из-за спин ошеломленных зрителей:

– Возьми сувенир!

Позднее он объяснит, что все агрессоры, победившие в битве, обязательно брали какой-нибудь материальный предмет от поверженного врага, чтобы присвоить себе его силу. Некоторые воины снимали скальпы и носили их на поясах. Другие отрезали у павших врагов носы, гениталии или уши. Арчер утверждает, что сувенир надо взять обязательно. Если хочешь забрать себе силу противника.

Я смотрю на Гитлера, распростертого около моих ног. Честно сказать, меня не прельщают его ботинки. Как и галстук или дурацкая повязка со свастикой. Ремень? Пистолет? Какая-нибудь нацистская цацка вроде жестяного орла или черепа? Нет, хороший вкус не позволяет выбрать в качестве сувенира слишком уж очевидную деталь костюма.

Да, может быть, я и бывшая хорошая-прехорошая девочка, которая без зазрения совести употребляет слова вроде «прельщать» или «зазрения совести» и не стесняется бить по лицу всяких фашистских тиранов, но я по-прежнему весьма придирчиво отношусь к выбору аксессуаров для своего скромного гардероба.

С дальнего края толпы доносится голос Арчера:

– Не мнись, как целка! Забери его чертовы усы!

Конечно! Усы! Единственный сувенир, заключающий в себе сущность этого маньяка. Его усы – крошечный скальп, который можно повесить на пояс, – символизируют все, без чего Гитлер перестанет быть Гитлером. Твердо упершись ему в шею каблуком мокасина, я наклоняюсь и хватаюсь за жесткую, как лобковые волосы, бахрому узеньких усиков над его верхней губой. Чувствую кожей его теплое, влажное дыхание. Пока я готовлюсь к решительному геркулесовому рывку, ресницы Гитлера вздрагивают, взгляд обжигает меня яростью. Упираясь ногой в его горло, я дергаю за усы изо всех сил – Гитлер истошно вопит.

Толпа подается на шаг назад.

Я снова падаю навзничь, размахиваю руками, однако крепко держу в кулаке свой трофей.

Адольф Гитлер зажимает лицо руками, у него из-под пальцев струится кровь; он что-то кричит, но голос кажется искаженным, задушенным, кровь заливает его рукав, свастика на повязке тонет в ярко-красном потоке.

У меня на ладони свернулись крошечные теплые усики, оторванные вместе с бледной и тонкой полоской кожи.

XXIX

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Моя тяга к власти усиливается, как и способность ее добывать.

Перстень с бриллиантом, объяснил мне Арчер, когда-то принадлежал Елизавете Батори, венгерской графине, которая умерла в 1614 году и с тех пор пребывает в аду, в своей мрачной клетке. Признанная красавица, графиня Батори однажды ударила молоденькую служанку, и у той пошла кровь. В тех местах, куда капельки крови случайно попали на кожу графини, ее вельможный эпидермис вроде как омолодился. На основе этих анекдотических данных Елизавета Батори изобрела новый ритуал ухода за кожей и незамедлительно наняла в услужение и обескровила около шестисот юных девиц, чтобы принимать регулярные ванны из их теплой крови. Нынче графиня выглядит просто ужасно: сидит вся в слюнях, в коматозном разочаровании и отрицании очевидного, не в силах избавиться от своего прежнего «я» кровожадной мисс Сучки фон Сучкинс.