Промысловые были

Утреннее морозное небо – смотреть страшно – настолько оно открыто холоду. Цвета сверху вниз: синий (на западе в темной части небо гуашевое), голубой, чуть зеленый, желтый, оранжевый, розовый, лиловый. Небо разгорается с такой яркостью, прозрачностью, кристальностью! Мощь огня. Тонкие изогнутые ветки лиственниц видны очень отчетливо. С юго-востока тянет ветер и даже в лесу приходится ежиться. На востоке все разгорается что-то оранжевое. В Эвенкии минус 50, в Турухании 36–40, а я как раз посередине.

5 декабря. Думал о том, как многим биологам на самом деле абсолютно безразлична природа, ее краски, запахи, вкус. Горизонт не шелохнется, солнце еле показывается, густо-оранжевое, налитое далеким пламенем. Лед с голубой порослью, с пушком инея.

6 декабря. Читаю Пришвина. Чудо. Спасибо Смирнову. Мне большая наука, как выращивать поэзию из «бесполезных» мелочей. Вчера был мороз, хоть и несильный, градуса 43. А сегодня поутру на восходе не было 50, а стало теплеть и ползти к 40. У горизонта за лесом потянулись сизые, лиловые тени. Задул ветер. К вечеру потих, и вроде бы небо расчистилось. Но если внимательно посмотреть на северо-запад, заметны полосы. А сейчас вечером луна в тумане, и к ней подплывает легчайшее крылышко ряби. 33 градуса. Завтра еду вверх.

Думал от том, что после Сибири никогда не приживусь я в местах своего детства, детства моих предков – в деревне на Русском почти Севере, которая на самом-то деле гораздо роднее и пронзительнее всего того, что меня сейчас окружает. Волнуешься, когда вспоминаешь русскую печь, березовые дрова, налитые розовым и пепельным подушечки угольев, запах картошки в чугунке… Вспоминаются всякие сильные ощущения, зима, железная дорога, запах дыма, заиндевелый автобус, сумерки… Когда в чужом городе, деревне, все вокруг явное, выпуклое, не то что в своей, которую уже и не видишь со стороны. Вспоминается Кинешма, угольный дым, ночь, звезды, дрожащие огни, паровоз, заезжающий на разворотное колесо, бабушкины знакомые, гора с сеткой старых лип и дом под ними, книга Чехова на столе. Муж Бабушкиной старой знакомой – Владимир Ильич, небольшой, добрый и лысый. Рассказывал, как тонул. Ехали на грузовике по Волге и провалились. Он попал под лед и все не мог выбраться, и я очень ясно представлял, как бился он своей лысой головой о лед. Или Ока, дождь, баржа с песком и буксир с большими иллюминаторами, обведенными красной краской, с деревянными поручнями. Или заповедные детства в Москве, канал какой-то за Павелецкой, а может, и Яуза, а может, вообще этого не было, старый катер… Как это все волнует ребенка! Представляю, как интересно расти в Питере, где столько набережных и пароходов.

А впечатления от этих мест, от Сибири? Черно-лиловые кедры, оранжевая смола затесей, красный закат и даль в дымке… Читая «дневники-тетрадки» Пришвина разволновался, тоже так хочу, тоже много всего во мне, тоже все-таки неплохо пожил… Так ничего я и не написал, напридумывал кучу стихов ненаписанных, а тянет к прозе, «к бедной прозе на березе».

Всегда хочется, чтоб любимый писатель верил в Бога, и когда кто-то говорит, что Бунин или Чехов в Бога не верили, сердишься и не соглашаешься – будто что-то главное рушится.

Сегодня шел вверх по Тынепу и далеко, за 300–400 метров, летела огромная сова (наверное, бородатая неясыть), я даже сначала подумал, что орлан. Летела странно и медленно, как во снах бывает, маша крыльями, и не так, как все птицы, а наоборот, что ли: больше маша вниз, а не вверх, и привставая на крыльях при каждом взмахе. Плелась за ней назойливая точка – кедровка. Красиво сова летела. А какой нежный, воздушный, объемный лес при луне! Луна в легком ореоле, деревья, облепленные снегом, белые колонны и от них прозрачно-голубые тени на снегу.

9 декабря. Сегодня добыл куропатку. Она белая – попасть трудно, но попал, и она полетела на ту сторону Тынепа и великолепно чиркнулась в снег на берегу, оставив синюю борозду-стрелу. Белая, чудного чистейшего цвета и капли ялой крови… Погода сжалилась эти дни, 20–25, чуть ветерок с запада, ночью падает легчайший пушистый снежок из тонких палочек, припорашивает каждую ветку – до первого ветра. А завтра, похоже, опять мороз будет, ну и ладно!

1993

26 или 27 окт. Остров.

Начинаю эти записки с волнением. Со строгим волнением и ответственностью. Сделав все дела, вымыв руки, поужинав. С утра было морозно, задул, правда, юг, но было холодно. Сейчас дует-раздувается, шумит ветер, поскрипывает антенна в березе.