Промысловые были

5 нбр. Пришел с Майгушаши. День туда, день обратно и два там. Туда пошел, дошел до половины по своей лыжне. Пошел дальше, пришел не поздно, хоть и с грузом. У Майгушаши хребет, склон, там всегда снега немерено, полз наверх целый час. Дровишки там остались с прошлого года, ночь переспал, а мороз ударил. Утром пошел настораживать, пораньше, еще сине было, прохладно, настораживаешь, аж кончики пальцев белеют, насторожил до конца. Когда мороз как-то все по-боевому интересно, хоть и муторно. Пошел обратно, добыл пару Петек. Хорошо, думаю, теперь с мясом-накрохой здесь. Пришел в избушку, днем, как положено, ободняло, тепло стало. Хватанул холодного риску с теплой, еще дымящейся сагудайкой петькиной и пошел искать ту избушку, где раньше пилоты охотились, которая теперь моя. Иду-иду, глядь – жердушка, затеска, иду по ним, глядь, Тынеп близко, вон береста драна, вон лабаз (медведь, правда, скинул), а вон избушка под горой внизу. Избушка, доложу я, добрая, доски на вертолете привезенные, не чета нам – летуны рубили, все привезено, стекло настоящее в окошке. Низкая вот только. Печка деда-Бокового громадная, труба из белого чего-то типа асбо-нержавейки, дровишки – дед ручной пилой прошлый год пилил. Спальник, керосин, лампы. Только дед, видать, все свое – посуду, пилу, топор, собрал с грузом на берегу, я прошлый год видел. Пошел я назад в свою избушечку, собрал вещички и в новой избушке ночую. Хорошо вроде, но странно, вроде тут было, как на краю, глушь, граница, сюда, как в бой ходил, а тут вот какое дело. Как мне снилось, ходил вдаль в тайгу и вдруг дома увидел кирпичные и мужик на мотоцикле с коляской. А избушка не моя, хоть и на моем участке. Не привык я к ней, все как в гостях. А у них тут напильники, зубило, всякие железячки-проволочки, тросики, уйма всего, гвозди. Даже четыре ломаные гнилые сигаретки, я их сушить немедля – и к делу. Банка соуса литровая томатного и масло топленое в банке, прошлогоднее, горчит, но есть можно. Я соус и масло сюда на Ручьи принес. Вот такая история с избушками. Жалко мне мою избушку, надо ее обязательно доделать, печку поставить людскую, она все равно нужна, хоть той же осенью, когда Майгушашу не перейти.

Когда шел туда с Ручьев, Петек видел сразу четырех. Два сидели на кедре, я их увидел сразу, они сидят в разных позах неподвижно. С выражением почти комического напряжения, будто фанерные. Это смешно из-за их цвета броского, ведь когда копалуха замирает – это понятно, она пестрая и сливается, а когда этот дурак – анекдот. А того Петьку, с Майгушаши, я сам заметил, как собака сработал, пока кобель (он все равно чует) в стороне носился.

Пошел сегодня оттуда по хребтовой дороге, донасторожил ее и давай от нее резать на, а там далеко оказалось, вставил себе солнце в спину и топчу снег, а там то болота, то кочки, то ручьи, гля – хребты видать синие Тынепские. Но долго шел, пока увидел, вышел на берег, на дорогу свою совсем близко к Ручьям, пришлось еще за тем соболем возвращаться. А Тынеп стал в те морозы, но еще вода везде у берегов. Пошел к Ручьям, а там последний кусок километра 1,5–2 по льду шел, по берегу плохо, склон, кусты, снегу море, а тут все захлебнулось. Я перебрался кое-как на лед – скрипит гад, и побрел себе, а ближе к избушке вода, в общем, лыжи все мокрые, доплелся по пуду на каждой ноге, но теперь дома. Погода 12 градусов, ветерок, снег, морок, тепло, чувствую, еще снегу подвалит – совсем поплывем. Стало быть, две недели я без продыху топчу снег с полной понягой, все в результате насторожил. Великая вещь – работа, все становится на свои места. Вот хочется хлеба сейчас – знаю, а доберешься до него, пройдет первая радость – и сразу все будто так и надо станет. К хорошему быстро привыкаешь (отвыкаешь плохо только).

Там на Майгушаше избушка в красивом месте стоит, тайга классическая, кедрач, елки, берега высокие, хребты крутые, Тынеп узкий совсем, грохочет, камни в белых шапках и черная вода.

А с соболями пока дело плохо, пока шесть штук всего, а прошлый год два десятка было в это время. И с собакой поздно, уже снега сантиметров сорок кое-где, хоть кобель и бегает, когда наносит запах чей-нибудь. Сегодня хоть накормил его от пуза. Кусок Петьки да жира кусок кинул в комбикорм.

Правильно, что зрителей нет.

Все эти дни, конечно, никаких тебе строчек, планов проз, – только набить брюхо под вечер Петькой с рисом (удивляешься, сколько туда влезает, чашки три, наверно, и чай) – и на нары, притушив фитиль. А кстати, когда устаешь, спишь, наоборот, плохо.