Промысловые были

5нбр. В чем же дело? Почему иногда так на охоте прохватывает чем-то, не знаю слова, основательным – нет, настоящим – нет, ладным – ближе, чем-то таким, что нравится, как ничто, и на чем все держится. Приводишь в порядок что-нибудь, или вот с дровами сегодня разобрался, набил полный угол, еще остались, хватит пока, потом печку затопил, она постепенно (дрова сыроватые) затрещала, пошло тепло, медленно, но до того хорошо. Когда что-то сделано, и сделано как надо, вспоминается и видится невольно, как это должно быть сделано вообще, у кого-то, кто так же живет, какие-то существуют образцы, образы, что ли, они греют, следование им помогает, утверждает тебя. Все-таки одиночки (хрестоматийные), так называемые индивидуалисты, которые себя всем противопоставляют – пустые люди.

Сегодня тепло, а я вчера хотел не заносить сушить лыжи, думаю, на голицах сбегаю по дорожке, но потом занес, подшил в носке, а сегодня на них сходил (-4), а на тех бы замучился. Ободрал соболька, напялил аккуратно и спать лег в час. Сегодня сходил на одну дорожку короткую, пришел, думаю, дай вторую проверю, должно хоть там попасть, пошел и точно, – там, где в том году попало, там и сейчас висит, маленькая, правда, рыжая самочка, но и на том спасибо. Так что получился сегодня выходной, пришел часа в три, дрова стаскал-поколол, воды принес, лампу заправил, накроху на завтра приготовил. Сижу себе, антенна скрипит, сейчас про Лермонтова третий раз прочитаю. От школьного преподавания литературы почему-то создавалось впечатление, будто Пушкин и Лермонтов – это некая пара, почти одно и то же явление, один продолжение другого. Скорее всего, из-за стихотворения «На смерть поэта». А на самом деле – такие разные. Пушкин земной, а тот космический. Но при этом есть же какая-то парность масштаба, что ли, и поэмы, и прозу оба писали. Это не спроста. И оба русские.

Сон приснился про остяков. Некий Лешка. Он мажет огромный, 1 на 4 метра, кусок хлеба маслом на улице, готовится к какому-то празднику. Мы тоже попали за стол посреди лужайки.

Завтра пойду на Остров. Там, между прочим, кофе. А еще там И.А.Бунин, том прозы и томик стихов.

Сейчас выходил. Разъяснило, холодает, завтра к дорожке, хорошо, должно и Т. подморозить, в случае чего по нему дойти можно будет. Опять выходил около 11, уже под двадцать. Чувствуется, как в тебе все собирается, проясняется, готовится к завтрашнему дню.

Идет человек в морозец по пухлому снегу, с понягой, поскрипывая юксами, идет себе в перевалочку, где, съезжая, где перескакивая, перебираясь через лесины, будто дорога сама ведет его – ладная картина.

Утро 5 нбр. Утром вылез из спальника, на дворе –30. Затопил, залез обратно, печка трещит, мороз по коже бежит от удовольствия. Окно синеет. Тихая тайна утра. Представлял утро в деревне, чистоту, синее окно, белый чайник на плите. Пойду на Остров.

6 нбр. Пришел с Ручьев. Бродь, пошлялся еще по тайге зачем-то, хотел дорогу себе сделать с той стороны, но крутанул южнее и потом пришлось пробираться к Тынепу, хочется и хребтом насторожить и крюка не давать. По Тынепу хорошо идти, лед в пуху. Шел и радовался, погода хорошая, ясная, меньше 30, а на Острове столько жить-пережито, и вот я сюда подхожу с тех верхних краев.

Да, сигаретки две оказались. Сигаретки выкурены, кофий попит, сухарики поджарены и съедены. Остался Бунин. Не съесть и не выкурить.

7 нбр. Сегодня был хороший день. По-своему образцовый. Погода ясная, но не холодная с далеким полосами облаков, с ясным небом и щедрым солнцем, с синим чистейшим снегом, со следом за лыжами, как на мороженом в блюдце, таким осязательным, плотным, вкусным, будто снег – ценнейший прекраснейший материал, коему только нет применения.

Волнение при проверке дороги, подходишь к капкану – что там? Добыл копалуху с утра – уже что-то на первое время. Попали две белки и соболь. Толян должен быть в районе Молчановского, шел, слушая, нет ли его поблизости, Алтус в конце дороги что-то заприслушивался, вильнул хвостом вперед.

Пришел, сходил по воду, по ледку твердому, к черному глазу, принес-поколол дровец, пожарил белого-белого рябчика. Так наелся с рисом, что чувствую: я во главе с головой – придаток к набитому брюху. Задул лампу (солярки мало), проспал до 9 часов. Читал Бунина. Начал встряхиваться душой, намеки на строки, воспрял было, надо же наконец чем-то жить, кроме риса, мяса и чая. Надо еще белок-соболя оснять, вот-вот отойдут.