– Он мне объяснил. Да, я хорошо помню ту историю. Я был казначеем на том же пароходе, шедшем в Мандалай. И мне вместе с капитаном пришлось разбираться.
– Что же тогда произошло?
– История не такая уж и громкая. Ребенок был совсем маленьким. Внешность европейская, однако супружеская пара, которая его везла, была из Таиланда. Люди довольно пожилые. Я высказал капитану свои опасения, но он не захотел поднимать шумиху и отказался влезать в это дело. Ленивый шотландец, собиравшийся на покой. – Ньян замолчал, смущенно поглядывая на Белл. – Простите, пожалуйста. По нашей реке плавало немало прекрасных шотландских капитанов. Я их очень уважаю. Но он был не из их числа.
– И что было дальше?
– Я спросил ту пару, откуда у них ребенок. Они ответили, что это их внучка. Я засомневался. Мои подозрения только возросли, когда через несколько часов я попросил их повторить рассказ. На этот раз тайцы заявили, что везут малышку к ее английским бабушке и дедушке и что ранее не до конца поняли мой вопрос. Это не рассеяло моих подозрений. Я решил: как только мы бросим якорь в Мандалае, я сразу же обращусь к местным властям, нравится это капитану или нет.
– И вы обратились?
Он кивнул.
– Я видел, как пара сходит на берег, но когда добрался до полицейского участка, было слишком поздно. Сам я не имел полномочий задержать их на судне, а капитан умыл руки.
– Полиция приняла какие-то меры?
– Да, – вздохнул Ньян. – Они тщательно обыскали гавань и прилегающую территорию, но таиландская пара как сквозь землю провалилась. Я знал об исчезновении младенца из сада в Рангуне и опасался, что это и был тот самый похищенный ребенок. О происшествии писали во всех газетах. У меня оставались надежды, что полиция расширит поиски.
– Но они не стали этого делать, – разочарованно заключила Белл.
– Нет. Боюсь, они вообще все быстро свернули.
– Вы уверены, что это была девочка?
– Да. Говоря о ребенке, тайцы произносили «она».
Глава 39
Мы никогда не жили в деревне, поэтому меня удивляет, как легко я приспосабливаюсь к деревенской жизни. Правда, мои предки по материнской линии когда-то были фермерами. Возможно, я что-то унаследовала от них.
Моя жизнь в Минстер-Ловелле только началась, однако мне здесь нравится. Я очень скучаю по Аннабель. Если честно, я и по Дугласу тоскую, но не в такой мере, чтобы чувствовать себя глубоко несчастной. Тоска компенсируется тем, что здесь я могу вести себя как пожелаю, не опасаясь кого-то напугать или расстроить. Со мной рядом Симона, чудесная миссис Джонс и, конечно же, доктор Гилберт Стоукс, который вскоре должен прийти на очередную беседу. Он их называет сессиями.
Я еще не выходила наружу и не сидела на садовых скамейках, но люблю постоять на крыльце, оставив входную дверь открытой. Если кто-то проходит мимо, меня охватывает недолгая паника, хотя я и научилась приветливо махать и улыбаться. Невзирая на солнце, в воздухе пахнет дождем. Но воздух такой свежий, такой успокаивающий. Хочется жить. Дождь как нельзя кстати для лужайки, а то сухая погода затянулась. Я стою на крыльце и жду доктора, вдыхая запахи скошенной травы и ранних летних цветов.
Сначала я замечаю седую гриву, потом вижу склоненную голову и наконец туловище доктора. Поднимаясь, он сутулится, а достигнув вершины холма, распрямляет плечи и машет мне. Я машу в ответ. Конечно, я нервничаю, но он добрый человек, и встреча с ним вселяет надежду.
Обменявшись рукопожатием, мы усаживаемся в маленькой гостиной, где миссис Джонс оставила поднос с чаем и печеньем. Сама она ушла на рынок, и нам никто не помешает.
– Если какие-то мои вопросы вызовут у вас замешательство, не стесняйтесь и сразу говорите мне, – предлагает доктор.
Слова эти приносят мне невыразимое облегчение. Теперь я чувствую себя увереннее.
Некоторое время мы говорим о моем детстве. Не знаю, что́ именно он хочет от меня услышать. Доктор поясняет: в нашем разговоре нет правильных и неправильных тем. О детстве он спросил, чтобы с чего-то начать сессию. Доктор Стоукс предлагает рассказать, как выглядел мой отец. Я делаю резкий вдох и медленно выдыхаю, собираясь с мыслями. Думаю о том, как отец всегда поощрял меня быть собой.
Вот только я никогда не знала, как это сделать, в чем и признаюсь доктору. Он мягко, ободряюще улыбается. В его голубых глазах я замечаю свет.
– Это незнание вас тревожит?
Я закусываю щеку, не зная, как он воспримет мой ответ. Потом вспоминаю: этот человек вовсе не стремится отправить меня в Грейндж или другое аналогичное заведение. Эта мысль придает мне уверенности, и я отвечаю, что от незнания мне становится грустно.
– И быть может, одиноко, – добавляет он.
Мне не по себе. Я смотрю под ноги и не могу сформулировать ответ. Доктор говорит, что многие люди только под конец жизни начинают понимать, кто они такие, точнее, кем они могли бы стать и какой могла бы быть их жизнь.