Но обмен воспоминаниями о еде не может длиться долго. Наконец разговор иссякает, и мы оба потягиваем вино, обмениваясь вежливыми улыбками, которые используют, когда никто не знает, что сказать.
Я делаю вдох, но замираю, потому что мозги у меня словно застыли. Я могу думать только о вещах, о которых не стоит говорить.
– Теперь я знаю, кто такой Оттоленги, – в тишине говорит Мэтт, и я даю ему десять баллов за смелость в разговоре, потому что это круто. Прямо в самую гущу событий.
– Удивительно, – улыбаюсь я. – Ты изменился.
– Я даже купил хариссу, – добавляет он, и я смеюсь.
– Тебе понравилось?
– Не очень, – признаётся Мэтт, и я снова смеюсь, на этот раз по-настоящему.
– Но ты права, я изменился, – говорит он более серьезным тоном. – Иногда я ем тофу.
– Да ладно! – Я изумленно смотрю на него. – Тофу?
– Да. Я попробовал, и, знаешь, мне понравилось. Это белок. И это вкусно. Я думаю, что мог бы стать… может, межконфессиональным? Наполовину вегетарианцем? Это может получиться, – добавляет он, немного защищаясь.
– Вау. – Я потираю лицо, пытаясь впитать в себя этого нового, незнакомого Мэтта.
– Ты… так изменился.
– Ну, с тех пор как мы виделись в последний раз, многое изменилось. – Он пожимает плечами. – Очень многое.
– Новая работа, – говорю я, поднимая бокал. – Еще раз поздравляю.
– Да. Новая работа. Действительно отличная новая работа, – добавляет Мэтт с ударением. – Все складывается даже лучше, чем мы могли надеяться.
Работа Мэтта была одной из областей общения, которых я определенно старалась избегать. Но теперь, когда мы уже об этом заговорили, я не могу удержаться, чтобы не спросить о том, что мне не терпелось узнать все эти месяцы.
– Должно быть, это было трудное решение, – осмеливаюсь я. – Как отреагировали твои родители, когда ты им сообщил?
– Отец меня понял, – говорит Мэтт после минутной паузы. – Мама – нет. Она говорит, что сейчас уже смирилась, но тогда… – Он морщится. – Я имею в виду, она даже не подозревала, что есть какая-то проблема. Думала, что я поеду в Японию. Не стану увольняться. Она немного потеряла самообладание. Прислала мне длинное письмо о моем «предательстве». Довольно ядовитое.
– Ого. – Могу только представить длинное ядовитое, написанное от руки письмо Эльзы. – Но твой отец не возражал?
–
– И кто занял твою должность?
– О, действительно замечательная женщина по имени Кэти, – говорит Мэтт, и его лицо светлеет. – Получила повышение. Он работает у нас всего три года. До этого она работала в Mattel[63]. Она проницательна. Энергична. Она гораздо лучше подходит для этой работы, чем я. На самом деле она сейчас в Японии с… – Он замолкает, и я делаю внутреннюю ставку на миллион фунтов, что он собирался сказать «с Женевьевой», но спохватился. – Они все там, – поправляется он, делая глоток вина. – В общем, все в порядке.
– Ты до сих пор называешь Дом Харриет «мы», – говорю я, поднимая брови, и Мэтт кивает.
– Touché. Послушай, это семейный бизнес. Я остался в совете директоров и все еще занимаюсь этим… Я просто не захотел делать это своей жизнью. Понял, что попал в ловушку… Я не знаю. – Он качает головой. – Зона комфорта. Жалкая, ядовитая зона комфорта. Самая худшая разновидность.
– Что ж, я рада, что ты вышел из этого состояния, – тихо говорю я. – Я рада.
– Я тоже. – Мэтт выдыхает, как будто это была битва. Но я ловлю себя на мысли, что он выглядит сильнее. Прямее, счастливее, и он гордится собой. Его лицо светится. Он гораздо меньше напоминает камень. – И я должен поблагодарить тебя за это, – добавляет он.
– О. – Я неловко мотаю головой. – Нет. Правда, нет.
–
Я действительно понимаю, что мы тогда были не в лучшей форме.