Читаем Простые люди полностью

— Этого «специалиста» придется перевести в трактористы, — сказал Головенко, раздражаясь.

Станишин, удивленно подняв густые брови, воззрился на него.

— Этот «специалист» портит мне все дело, — добавил Головенко.

Герасимов, не вступая в разговор, почесывал пальцем свою бородку. Усачев с любопытством смотрел на Головенко. Он был черноволосый, гладко выбритые щеки отливали синевой. Большие карие глаза были строгими, требовательными. Станишин закурил папиросу и переменил разговор.

— Как идет дело с ремонтом?

Головенко ответил не сразу, ему было трудно признаваться в неудаче.

— Честно сказать, я рассчитывал, что в кладовой, доверху заваленной запасными частями, найдутся все нужные детали. А оказалось, самых ходовых частей нет. Придется некоторые оставить без замены.

— Вот как? — встревожился секретарь.

— Почти на всех тракторах ходовая часть требует ремонта. Скверно с поршневой группой. Поршни сносились. Трактористы мучаются. Нужно обязательно менять кольца. А их нет. Кое-какие виды на кольца имеются. Если удастся, выйдем из положения.

— Где кольца думаете взять?

— Саватеев предложил резать их из старых поршней. Уже пробуем.

— Получается?

— Есть надежда — получится. С подшипниками тоже неважно. Нужен баббит, а его нет.

Секретарь вынул блокнот и записал.

— Плохо с цепями, — продолжал Головенко.

— Как плохо? Весной вам давали цепи.

Головенко пожал плечами:

— В кладовой ни метра.

В это время в кабинет тихо вошел Бобров. Станишин встретил его, как старого знакомого:

— А-а, здравствуй, Гаврила Федорович. Садись-ка поближе.

Бобров поздоровался и молча сел к столу. Вид у него был недовольный, хмурый. Небритый, он выглядел еще строже, суровее. Головенко с тревогой посмотрел на Боброва. Он не догадывался об истинной причине его недовольства. Агроном все эти дни мучительно раздумывал над тем, поддержит ли новый директор его экспериментальную работу по выведению нового сорта сои. Тем более, что цикл работ в этом году уже заканчивался и в будущем году надо будет переходить на массовый посев. Для этого потребуется к машинам пристроить нужные приспособления. Остановка тракторов на ремонт накануне уборки, на его взгляд, была делом немыслимым, несерьезным. Возможно, что так же несерьезно отнесется Головенко и к его работам. У него не было в мыслях бросить свою работу, но он приготовился к неизбежным стычкам с директором.

— Скажи-ка, Гаврила Федорович, много уже спелого хлеба? — обратился к нему Станишин.

Бобров вынул из кармана клеенчатую книжечку.

— За балкой гектаров четырнадцать ячменя… Затем на Лисьем Мысу шестнадцать — тоже ячмень… Это надо сейчас же косить, иначе зерно уйдет, в Комиссаровке — тоже. Там пшеница на сопках тоже дошла — гектаров двадцать с лишним будет. На этих участках нужно косить немедленно. Выборочно.

— Так. Какая же норма на одного жнеца?

— Ноль двадцать га в день.

Председатель колхоза вздохнул:

— Если бы народ был настоящий — другое дело. А народ-то — горе: стар да мал.

Секретарь углубился в вычисления. Несколько минут все молчали, прислушиваясь к ритмичному постукиванию локомобиля в мастерской.

Станишин бросил карандаш на стол и поднялся с кресла.

— Теперь, товарищи, вот что. Головенко остановил тракторы. Правильно он сделал или нет?

Бобров взглянул на Головенко и потупился. Герасимов покачал головой и тяжело вздохнул. Головенко, сдвинув брови, смотрел в глаза секретарю райкома, приготовившись отстаивать свое решение. Станишин, выдержав паузу, с шумом отодвинул ногой кресло и вышел из-за стола.

— Правильно, — твердо произнес он, ударив суставами пальцев по столу. — Очень смело, но правильно. И я советую, товарищи, чем можно — помогать ремонту. Повторяю — рискованно, но правильно. Вам, товарищ Герасимов, следует позаботиться о том, чтобы на выборочное жнитво вышло людей побольше. Нужно поставить человек восемьдесят. А сколько у вас в колхозе людей?

Оказалось, что в колхозе могут выйти в поле всего двадцать девять женщин. Секретарь помрачнел и потребовал списки колхозников. Когда списки были принесены, набралось еще восемь, женщин из МТФ и конторы.

— Через два дня выйдут комбайны, — сказал Головенко.

Председатель колхоза шумно вздохнул.

— Сколько в МТС домашних хозяек? Надо их попросить помочь.

Набрали еще человек двенадцать.

— Ну, товарищ Головенко, районный комитет надеется, что не подведешь, — сказал Станишин у машины, прощаясь с Головенко. — Я приветствую твою решительность, но, смотри, не завались. Хорошо начать — это еще не все, надо суметь хорошо кончить. Недостатки не скрывай, информируй меня, как будет идти дело. Поможем. До свидания, желаю успеха.

И Станишин, крепко пожав руку Головенко, шагнул к машине.

— Сергей Владимирович, — остановил его Головенко, — как с кирпичом, трудно его достать?

— Кирпич? — удивился Станишин, — зачем он тебе?

Головенко показал на недостроенное здание новой мастерской.

— Нужно доделывать. Тесно в старых.

— Н-да, ты прав, достраивать нужно. Потолкуй с Пустынцевым, с заврайзо, у него должны быть фонды.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза
Мой лейтенант
Мой лейтенант

Книга названа по входящему в нее роману, в котором рассказывается о наших современниках — людях в военных мундирах. В центре повествования — лейтенант Колотов, молодой человек, недавно окончивший военное училище. Колотов понимает, что, если случится вести солдат в бой, а к этому он должен быть готов всегда, ему придется распоряжаться чужими жизнями. Такое право очень высоко и ответственно, его надо заслужить уже сейчас — в мирные дни. Вокруг этого главного вопроса — каким должен быть солдат, офицер нашего времени — завязываются все узлы произведения.Повесть «Недолгое затишье» посвящена фронтовым будням последнего года войны.

Вивиан Либер , Владимир Михайлович Андреев , Даниил Александрович Гранин , Эдуард Вениаминович Лимонов

Короткие любовные романы / Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Военная проза