Простые люди

Всего несколько дней тому назад Бобров перебрался в новую лабораторию. Оштукатуренные, но еще не-побеленные стены с неокрашенными рамами окон выглядели неприветливо. Около лаборатории в беспорядке валялись обломки кирпичей, замес глины в обляпанном ящике, ведра с известью. В лаборатории, несмотря на то, что окна были открыты, пахло сырой глиной, и какими-то кислотами.

Клава в белом халате что-то старательно размешивала в ступке. Бобров возился со склянками. По всему было видно, что гости пришли не во-время.

— Домой не скоро? — спросил Головенко Клаву.

— Нет еще… Нужно закончить, — она кивнула на ступку, не прерывая работы.

Станишин коротко поговорил с Бобровым. Когда они вышли из лаборатории, он в раздумье сказал:

— Идет дело… Ты Боброва, Степан Петрович, береги.

Головенко разжег печку, сложенную на дворе.

Оля, почерневшая от загара, в легком и пестром сарафанчике хлопотала у печки. Станишин подошел к ней:

— Здравствуй, Оленька.

— Здравствуйте! — бойко ответила девочка и принялась резать лук.

— Она у нас мастерица глазуньи делать. Куры у нее есть, сама за ними смотрит, нам не разрешает даже кормить. Хозяйка! — Головенко, дружески похлопал девочку по плечу.

Скоро стол был накрыт, и на нем красовалась огромная сковорода с глазуньей, жареной на свином сале и густо посыпанной зеленым луком.

После ужина Станишин с Головенко вышли во двор, сели под навесом у печки.

Солнце скрылось за сопкой, небо было еще светлым, но тень от сопки накрыла деревню, и воздух стал прохладным и влажным. В печке тлели угольки. Станишин щепкой зачерпнул уголек в горячей пушистой золе и долго раскуривал папироску. Потом уселся на обрубок и внимательно посмотрел на Головенко:

— Разговор есть к тебе, Степан Петрович, серьезный. Забрать тебя хотят из МТС, — выговорил Станишин.

— Как забрать? Куда? — встревоженно повернулся Головенко.

— Да вот звонили на днях из края — есть предложение направить тебя в крайзо на руководящую работу…

Головенко встал. Вихрь мыслей пролетел в его голове. Было приятно, что им заинтересовались в крае, что его ценили и доверяли ему. Но как уехать из Красного Кута сейчас, когда он не сделал еще ничего значительного? Правда, произошло некоторое увеличение тракторного парка, да и то за счет восстановления старых списанных машин; построена лаборатория, заканчивается стройка новой мастерской. Наладилась дисциплина, сложился хороший крепкий коллектив. Этим можно гордиться. Но этого еще мало. А сколько намечено впереди! Головенко мечтал о постройке настоящей гидростанции, которая даст энергию на колхозный ток, поможет осветить всю деревню и не только одну деревню, а весь район. Как бросить все это, не осуществив замыслов?

Головенко глянул прямо в глаза Станишину:

— Нет, я не могу… Не поеду.

— Почему? Не вижу причин для отказа.

Станишин сидел перед печкой, подбрасывая на горячие угли тоненькие сухие веточки, вспыхивающие, как спички. На минуту яркий дрожащий свет вырывал из тьмы стойки, поддерживающие навес, топор, колотые поленья дров. Головенко говорил:

— Ты скажешь, что незаменимых людей нет, что все, что наметил я, сделает другой? Согласен, но, ты понимаешь, хочется сделать что-то такое, о чем можно было бы вспомнить. И сделать от начала до конца. Вот хотя бы станцию…

Головенко заговорил о своих мечтах. Станишин поднял голову. Головенко увлекся, сбегал в квартиру, принес свои записки, чертежи, какие-то расчеты.

— Вот видишь, Сергей Владимирович, какое дело… Я, конечно, не инженер — это расчеты для заказа; надо привлечь специалиста, чтобы он сделал чертежи по-настоящему, с расчетом материалов, рабочей силы, как следует… Ей-богу, от края мы ничего не попросим…

— А как колхозники? — спросил Станишин, с интересом поглядывая на наброски Головенко. — Работы тут немало.

— Колхозники? Вот тут-то и все дело. На одном собрании колхозники потребовали от нас электричества. Ложимся, говорят, поздно — встаем рано, а свету нет… Кроме того, надо же механизировать работу на токах. Поджимает народ-то, — весело закончил Головенко.

Станишин молчал. Лицо его, освещенное красным светом углей, с резкими темными тенями было угловатым, твердым, точно вырубленным из гранита.

— Молодежь жалуется, в клубе нет света. Кроме того, электроток нужен и днем для лаборатории. Без электричества не обойтись. Потом, Сергей Владимирович, если у нас будет мощная станция — электротракторы пустили бы.

Глаза у Головенко засветились, он поднялся к Станишину, навалился грудью на стол и с увлечением начал рассказывать о перспективах развития хозяйства.

Они долго сидели за столом. Перед ними стояла кринка с тугой, как сыр, холодной простоквашей, пучок зеленого лука, миска с медом.

— Значит, отказываешься? — вернулся секретарь райкома к началу разговора.

— Отказываюсь, Сергей Владимирович.

— Окончательно?

— Видишь ли, дело какое, — после минутного раздумья заговорил Головенко, — если хочешь знать, есть еще одна причина. Ты говоришь, что я лучший директор. Это, может быть, и так… Но я себя знаю лучше, чем кто-либо… Своей работой я не удовлетворен: то, что я делаю, кажется мне слишком малым.