Простые люди

— Что же, может быть, я ошибался, считая тебя хорошим директором? — хитро прищурившись, медленно выговорил Станишин. — Значит, ты неважный директор? Так ты считаешь?

— Скажу тебе честно, бывают моменты, когда, прежде чем что-либо сделать, я начинаю колебаться, сомневаться, думать… У меня мало опыта…

— А, может быть, другое?

— Другое? Что же другое? Возможно, что мне не по плечу эта работа.

Станишин не выдержал и расхохотался. Головенко в замешательстве смотрел на него.

— Славу богу, договорился.

Он придвинулся к Головенко.

— А, может быть, ты волнуешься не потому, что мало опыта, а потому, что каждый день приходится делать новое и новое? Ты и не можешь удовлетвориться сделанным: ты коммунист.

— Я еще не все высказал.

Станишин вопросительно поднял брови.

— Положим, я здесь на месте. А почему ты знаешь, что я в краевом масштабе (Станишин поморщился — он не любил таких выражений) — в крайзо буду хорошим работником? У меня образования мало, ты это знаешь. За год я прочитал не мало книг по агрономии, по биологии. И все у меня перемешалось. Какая-то каша получилась. Вот у Боброва в голове все ясно, как по полочкам разложено, а у меня — нет. Со своими знаниями я еще не могу свободно ориентироваться на практике. Для того, чтобы руководить хозяйством края, нужно носить на плечах образованную голову. По этому признаку, несмотря на мое, так сказать, бедняцкое происхождение, я не подхожу. Осенью думаю в заочный институт механизации поступить. Лет через пять закончу — тогда поговорим…

— Что ж, быть по сему… Прав ты или неправ, а рассуждаешь дельно. Ладно, — Станишин пожал Головенко руку, — буду отстаивать тебя.

Скрипнула калитка, послышались шаги.

— Вася, ты? — спросил Станишин.

— Я, Сергей Владимирович.

— Как дела?

— Все готово. Можно ехать…

— Как ехать, что вы, Сергей Владимирович? — вскинулся Головенко.

— Раз машина готова — надо ехать, — усмехнулся секретарь райкома. — Завтра бюро. А чертежи твои я захвачу. На днях буду в крае, попытаюсь поставить вопрос где следует.

Вышли на улицу, на прохладный воздух. Мягкая тишина ночи окутала их.

— Готовься к уборке серьезно. Ты в этом году экзамен держишь! — сказал Станишин.

Гулко хлопнули дверцы. Машина бесшумно покатила в ночь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Лето 1945 года в Приморье стояло дождливое. Серые облака тяжелым пологом висели над полями. Гребни мутных силуэтов сопок утешали в низких облаках. Влажный и теплый воздух гнал волны на лугах, поросших буйной сочной травой. Яркие и крупные цветы живописно расцвечивали луга.

К вечеру облака обычно редели. Солнце робко выглядывало из-за них и тотчас же медленно, как бы нехотя, опускалось за сопки. И над ними долго стояло пожарище каленых облаков.

В один из таких вечеров Ванюшка Степахин, недавно вернувшийся с фронта, бродил по лугам.

Среди высокой травы по узенькой тропинке задумчиво пробирался он к большаку. Шел как раз по тому полю, на котором до войны он впервые после окончания курсов выехал на тракторе. Здесь встретился с Валей Проценко. В одном агрегате они проработали целое лето, на другое пришлось уйти на фронт. Валя осталась здесь, на этих же полях, на том же комбайне.

И как-то само собой получилось, что после первого боя он в письме к Вале признался, что любит ее. Валя ответила. Она подробно описывала жизнь МТС, заставляя порой задумываться над смелостью своих суждений о людях. Письма говорили о том, что Валя повзрослела, однако образ худенькой девочки, почти подростка, так и сохранился в памяти Ванюшки на все четыре военные года.

И он любил ее такой. Ему не приходило в голову, что Валя может измениться. А она изменилась. Она стала красивой девушкой. Она стала уважаемым человеком в крае, — знатной комбайнеркой, о которой пишут в газетах.

В первый же день по приезде Ванюшка встретил ее на улице и почти не узнал. Он смотрел на нее, и сердце замирало от восторга. Он шел рядом с ней по улице, гордый и счастливый. Выйдя за деревню, они сели на обрывистом невысоком берегу реки. На той стороне до самого неба поднималась зеленая сопка, отражавшаяся в спокойной воде. Тонкий и волнующий запах цветущей тайги стоял в воздухе. В густых зарослях орешника томно посвистывала какая-то птичка. Все это было знакомо, и на сердце так хорошо стало, что тяготы фронтовой жизни исчезли, как сон. Казалось, была всегда только эта с детства знакомая речка, сопка над ней, сладкий запах липы и рядом — любимая девушка, для которой выношено на фронте столько ласковых слов и которые сейчас досадно ускользнули из памяти.

Он придвинулся к Вале, взял ее за руку.

— Валя… ты ждала меня?