Провидение и катастрофа в европейском романе. Мандзони и Достоевский

У обоих великих романистов был идеал «власти над собой» как высший пример настоящей свободы личности, пример Libertas maior. Но у Достоевского помощь от ближнего в этом деле и тем более от Бога в сути вопроса отсутствуют. У Достоевского помощь всегда оказывается двусмысленной и неудачной. А Бог у него скрывается и «борется» в сердцах людей, начиная с Маркела, Зосимы, Алеши до Ивана и Дмитрия Карамазовых и других обаятельных и глубоких героев его романов. Наоборот Мандзони создал свой единственный великий роман на высшем примере такого рода «помощи»: Провидение. Значит ли это, что пальма подлинного трагического автора принадлежит только русскому романисту? Нет, если вернуть значение Провидения к его истоку. Вспомним мысль Боэция, который сказал: «Бог видит и провидит». Согласно Боэцию, Провидение не проявляет себя в первую очередь в конкретной помощи от ближнего, а в духовных дарах, способных утешить человека даже в неволе и смерти. Таким образом, самым глубоким исходом теодицеи является определение божественного провидения, которое позволяет людям в нужное время (в «Кайрос») пролить свет внутри себя, ставя их в оперативных отношениях с Богом.

В космическом и всечеловеческом напряжении мира Достоевского итоговое «да» человека спасению есть целование земли Алешей Карамазовым. Алеша целует землю так, как уже обнял и целовал своих разных отцов и старших братьев (Федор Павлович, Зосима, Иван). Его солидарность с природой есть также и согласие с людьми, и примирение с прошлым. В противоположность разлому между временами и поколениями, который подан в романе Тургенева «Отцы и дети», в «Братьях Карамазовых» этот разлом снимается общностью в грехе детей и отцов, которая становится даже и солидарностью в ошибках, в глупости и в заблуждениях отцов. Спасение отдано будущему, но только в глубоко всечеловеческом сострадании, рожденном всеобщей и космической памятью о мировой истории[314]. Следует признать, что «Братья Карамазовы» в большей степени есть роман «об ответственности» героев, а не «о вине». Тень вины в равной мере падает на всех героев. В каком-то смысле Достоевский обращается к чистому христианству, в котором вина и следующее за ней искупление не имеют веса; это в свою очередь подводит к двум горизонтам теозиса (обо́жения) в восточной и западной традициях христианства, от отцов церкви до святого Франциска. «Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом», – это святоотеческое слово и аксиому восточного христианского богословия не случайно цитируют Алёша и Иван Карамазовы. Боговоплощение Христа дано не во искупление, но прежде всего как завершение творения мира; даже если бы человек не был грешен, Бог все равно бы воплотился в нем (Блаженный Иоанн Дунс Скот «Почему Бог стал человеком»). На проблеме ответственности за себя и за других сосредоточено основное напряжение романа. В метафизическом смысле невозможность Ивана поверить в прощение, а также допустить прощение самого себя приводит читателя к осознанию невозможности равновесия между памятью и прощением в человеческом сознании, то есть – к одной из фундаментальных антиномий в религиозной концепции Ф. М. Достоевского.

Выводы по второй главе:

В художественном мире Достоевского Провидение, если не сливается всецело с образом Христа, присутствующем в окружении героев или чаще – в их диалогах, непременно несет в себе печать величайшей тайны, сокрытой от глаз, недоступной для логического понимания, и является важнейшим проводником души к спасению. Спасительными в данном контексте становятся земные страдания, посланные грешнику во избавление от вечной посмертной муки. Примером героя, ведомого Провидением, можно считать Дмитрия Карамазова: начертанный перед ним путь искупления открывает герою высшую христианскую милость – возможность страдать за всех, «потому что все за всех виноваты». «…Пострадать хочу и страданием очищусь!» – Дмитрий осознанно принимает посланный Провидением крест страданий, и этот выбор Достоевский сопровождает откровением героя, в котором «воскрес новый человек». Тема Провидения у Достоевского всегда так или иначе выводит к проблеме спасения и бессмертия души; вхождение в эту область происходит в героях через принятие Христа, в виде внутреннего (тайного) диалога с Провидением.