Провидение и катастрофа в европейском романе. Мандзони и Достоевский

Как и у Мандзони, у Достоевского страдание предшествует принятию Божественной воли (преодоление страдания). Прощение даруется человеку Божьею благодатью, чувствами радости и любви. Как такового акта прощения у Достоевского почти нет, вероятно, потому, что от него избавляет торжество Божьей Любви. Искупление, по Достоевскому, носит характер не только глубинного личностного переворота, но и всеобщей участной ответственности, итогом которой может стать страдание невинного за грехи других, потому что ответственность всегда лежит на всех. У Мандзони в эпизоде выхода Безымённого от кардинала после свершения окончательного обращения к Богу в его душе и у всех обывателей, ожидающих на площади встречи с кардиналом, обнаруживается необъяснимая, безотчетная радость, словно неосознанно они чувствуют пополнение в Христовом воинстве.

Вина и сопутствующее ей следом искупление преодолеваются, но не отрицаются в прославлении Христа. Отношения между прославлением как финальной картиной спасения и памятью становятся истинной дилеммой человеческого сознания. Символом их единения является образ Христа, воскресшего как умилостивление за грехи мира, но несущего на себе вечные раны искупительного страдания. Толкование этого символа в духе ««касания мирам иным» открывает, с одной стороны, истину Зосимы о вселенской ответственности каждого за всех и всеобщей вине; с другой стороны – тот образ Христа, что является перед Великим инквизитором. Это образ вмещает в себя ответственность за весь груз человеческих злодеяний, невыносимый для сознания отдельно взятого человека. Поцелуй Христа, предназначенный Великому инквизитору – это в то же время поцелуй для автора поэмы, Ивана, означающий всепонимающее проникновение Бога в сознание человека. Таким образом, Достоевский представляет взаимодействие двух главных образов: человека (отца Зосимы) и Богочеловека (Христа). Первый идет к своему кресту через аскезу (т. е. христианский Эрос), по-христиански праведно указывая на ответственность каждого не только за свою, но и за чужую вину. Второй вновь спускается с креста, чтобы в акте деятельной Любви (Агапе) внять мыслям, тревожащим человека, но на этот раз – не с Небес к своему Кресту, а от Креста своего Искупления, Воскресения и Прославления – на землю, к душе человеческой.

Заключение

По итогам сопоставления художественных систем романов А. Мандзони и Ф.М. Достоевского выявлен ряд сюжетных и образных пересечений, исследован религиозно-философский контекст реализации мотива присутствия Божественного Провидения в судьбе героев, а также темы искупления греха и пути к спасению. Анализ биографических фактов, материалов основных и дополнительных источников позволил систематизировать и рассмотреть в диахроническом диалоге последовательное воплощение двумя авторами целостной концепции христианского спасения.

Обращение к религиозным и нравственным ориентирам А. Мандзони и Ф.М. Достоевского сегодня остается важнейшим и неизбежным этапом при любой попытке исследования творчества писателей как в Италии, так и в России. При этом, если в Италии традиция сугубо религиозного толкования автора «Обрученных» измеряется уже не одним веком и достигла масштабных результатов, то в России религиозная проблематика в творчестве Достоевского остается одним из самых воодушевляющих, дискуссионных филологических и философских направлений. Данная монография представляет собой очередной шаг к решению этого обширного вопроса и еще раз подчеркивает перспективы дальнейшего углубления в осваиваемое проблемное поле.

Пути формирования религиозных взглядов русского и итальянского авторов нередко обнаруживают сходные черты, хотя не приходится отрицать и те значительные различия, которые накладывают на них национальная культура, социальная среда, положение в обществе и конфессия. Близость целей творческого служения двух писателей тем не менее улавливается уже в их устремлении к истокам чистого христианства как некой всечеловеческой религии, в их трагическом чувстве страдания за человеческую душу и мировую историю. Мировоззренческое сближение отмечается также в антиномическом восприятии жизни, в религиозной созвучности Августину Блаженному и Б. Паскалю.

Историческая проблематика в большей степени волнует Мандзони: вокруг истории и Провидения сосредоточен основной импульс его романа. На первый план у Достоевского выходят философские вопросы бытия человека, веры, любви, смерти и спасения. Достоевский и Мандзони по-разному смотрят на историю и время, а также на роль автора в истории – в этом различии угадывается тонкая связь с религиозным подтекстом.