Психоанализ и религия

Другой психоаналитик рассмотрит ту же ситуацию в прямо противоположном ключе. Он начнет с того предположения, что интеллектуальная и моральная целостность не может нарушаться без нанесения ущерба всей личности. Тот факт, что пациент следует культурно одобренной схеме поведения, никак не влияет на этот базовый принцип. Различие между этим человеком и многими другими только в том, что голос его совести достаточно громок, чтобы вызвать острый конфликт там, где другие бы его даже не осознали или не развили бы столь явных симптомов. С этой точки зрения, проблема скорее в испытываемом писателем затруднении при попытке следовать голосу совести, и излечится он, можно считать, тогда, когда освободится от своего нынешнего положения и начнет жить жизнью, которая позволит ему уважать самого себя.

Еще один случай проливает свет на эту проблему с немного иной стороны. Один бизнесмен, умный, агрессивный, успешный человек, стал все больше и больше пить. Он обращается к психоаналитику с просьбой излечить его от пьянства. Вся его жизнь посвящена конкуренции и деньгам. Ничто другое его не интересует; все его личные отношения служат той же самой цели. Он когда надо мастер завести друзей или приобрести влияние, но в глубине души ненавидит всех, с кем общается, – конкурентов, клиентов, сотрудников. Он ненавидит и товары, которыми торгует. У него нет к ним никакого особого интереса за исключением того, что они приносят ему деньги. Он не осознает эту ненависть, но постепенно благодаря анализу его снов и свободных ассоциаций удается выяснить, что он ощущает себя словно бы рабом своего бизнеса, своих товаров и всех, связанных с этим бизнесом; он не уважает самого себя и глушит боль, которую вызывает чувство униженности и бесполезности, при помощи пьянства. Он никогда ни в кого не влюблялся, а свои сексуальные желания он удовлетворяет благодаря необязательным и бессмысленным связям.

В чем его проблема? В его пьянстве? Или же пьянство – лишь симптом реальной проблемы, его неспособности вести осмысленную жизнь? Может ли человек жить с подобным отчуждением от самого себя, с такой ненавистью и без любви, не чувствуя себя при этом униженным и не испытывая расстройства? Несомненно, есть много людей, которые живут такой жизнью безо всяких симптомов и не осознают никакого расстройства. Их проблемы начинаются тогда, когда они отходят от дел, когда они становятся одиноки. Но им удается справиться с проблемами, используя многие предлагаемые нашей культурой способы бегства от себя, которые позволяют заглушить любое проявление их неудовлетворенности. Те же, у кого появляются явные симптомы, тем самым демонстрируют, что их человеческие силы не полностью парализованы. Что-то в них протестует и указывает на конфликт. Они не больнее тех, чье приспособление прошло абсолютно успешно. Напротив, в человеческом смысле они здоровее. С этой точки зрения, мы смотрим на симптом не как на врага, которого следует разбить, а, напротив, как на друга, который дает нам знать, когда что-то идет не так. Пациент, пусть даже бессознательно, стремится к более человеческому образу жизни. Его проблема – не пьянство, а нравственный провал. Лечение нельзя провести, работая только с явными симптомами. Если бы он перестал пить, никак не изменив своей жизненной схемы, он все равно остался бы неспокойным и напряженным, он бросился бы в еще более яростную конкуренцию, и, вероятно, рано или поздно у него развились бы другие симптомы, свидетельствующие о его неудовлетворенности. Ему нужен тот, кто сможет помочь ему открыть причины растраты его лучших человеческих сил и тем самым помочь ему снова использовать их.

Мы видим, как нелегко определить, что считать болезнью и что считать лечением. Решение зависит от того, что считать целью психоанализа. Мы обнаруживаем, что, согласно одной концепции, целью психоаналитического лечения является приспособление . Под ним подразумевается способность человека действовать подобно большинству людей, которые относятся к той же самой культуре. Согласно этой позиции, наличные схемы поведения, одобряемые культурой и обществом, являются критериями умственного здоровья. Эти критерии не подвергаются критической оценке, которая велась бы с точки зрения универсальных человеческих норм, – они скорее выражают социальный релятивизм, который принимает их «правильность» в качестве само собой разумеющейся и считает поведение, отклоняющееся от них, неправильным и, следовательно, нездоровым. Терапия, направленная только на социальное приспособление, может лишь сгладить невыносимые страдания невротика, понизив их до среднего уровня страданий, внутренне присущих самой практике выполнения культурных схем поведения.