Психологическая помощь: теория и практика

За годы психологической практики я выработал привычку к слезам — и обильным женским, и

скупым мужским, слезам от обиды, от горя, от отчаяния и безысходности. Вот только слезы

радости слишком уж редкое событие, чтобы к ним привыкнуть. Одно из классических правил

психотерапевтических отношений состоит в том, чтобы не мешать клиенту в процессе

эмоционального отреагирования, когда его постигает то, что на профессиональном языке

именуется “абреакция”. Если исстрадавшаяся душа внезапно обрывает безмолвие холодного

отчаяния горячим дождем слез, не следует их сдерживать, они не нуждаются в утешении, точно

так же, как не требует утешения первый весенний ливень, первая летняя гроза.

Вот и сейчас было видно, что эти громкие рыдания, от которых все тело вздрагивало, словно из

него выходил некий злой дух, а лицо, искаженное вначале страдальческой гримасой, постепенно

разглаживалось и приобретало совсем иное выражение, по-моему, детской обиды и

беспомощности, эти судорожные всхлипывания выполняли важную подспудную работу.

Складывалось явственное представление, что именно в этих рыданиях клиентка избавлялась от

тех тяжелых переживаний, которые изводили ее, искажая поведение и взаимоотношения, вызывая потаенную и явную боль и в ней самой, и у ее близких.

Наконец Стелла Филипповна немного успокоилась и проговорила:

— Это у меня уже третий день так. Как позавчера вечером началось, так и до сих пор. И

страшно и стыдно.

Я молчал. Уже привыкшая к моему отстраненному поведению, клиентка продолжала.

— Я ненавижу ее. Горе мне, горе! Что ж такое со мной делается? Из ума выжила совсем, что ли?

Но я ее ненавижу. Предательница. Предательница! Я же все отдала ей. Все! Я же замуж ради

нее никогда больше не выходила. Я надрывалась на трех работах. И что я имею в конце жизни?

Что она его любит больше, чем меня? Вы понимаете, она его любит! Его, который бросил меня с

ней, когда ей не было и десяти лет. Его, который побежал за чужой юбкой. Его, от которого я

отказалась даже алименты получать. А ведь тогда, между прочим, алименты были совсем не то, что теперь. Да я даже разговоров о нем избегала...

Лицо Стеллы Филипповны покрылось матовой бледностью. Глаза потемнели еще больше и

лихорадочно вспыхивали в ответ на какие-то невысказанные думы. Какие страсти кипят в душах

людей! Какие загадки и тайны кроются в глубинах подсознания!

— Вот, взгляните, — Стелла Филипповна достала из сумочки фотографию и протянула мне.

С фотокарточки на меня смотрели огромные глаза, чарующее выражение которых, таинственное

и в то же время с вызовом, притягивало и манило, будто вновь и вновь приглашая продолжить

немой диалог, возникавший тотчас же, стоило только вглядеться в фотографию. Тонкий овал

лица с правильными чертами, тонкая улыбка... Красота лица захватывала.

— Красивая, правда же? — не то спросила, не то восхитилась Стелла Филипповна. — Она.

Художница. Суриковское художественное училище в Ленинграде закончила. Муж тоже

художник. Золотой парень. Внучке уже четыре года. А ведь я в ней, в дочке-то, души не чаяла...

В тот раз наша беседа вышла далеко за рамки отведенного времени. Хорошо, что она была

запланирована в этот день последней. Возможно, я не случайно именно так выбрал для нее

время.

Слова клиентки журчали и журчали, неудержимо, как весенний ручей, своим пульсирующим

ритмом вырисовывая, словно вывязывая причудливые кружева отношений матери с дочерью. И

по мере того как длился и длился монолог Стеллы Филипповны, мне, а главное, ей, все яснее и

яснее становилось, что центр ее бытия — именно дочь и отношения с ней. Дочь, ради которой

Стелла Филипповна не поступилась своей гордостью, отказавшись от алиментов, дочь, которую

она любила больше жизни, ради которой вторично вышла замуж за первого и единственного

своего мужа, когда тот овдовел, чтоб поддержать ее, дочку же, материально, и то, что вдовец

был не просто, как принято говорить, “материально обеспеченным”, а попросту богатым (После

смерти второй супруги ему досталось значительное наследство). Ведь дочь-то — художница...

Пока еще придет то самое признание...

А дочь, как оказалось, всегда любила отца! И не просто любила, а восхищалась им, обожала его.

Да разве это объяснишь! У них, оказывается, были свои тайны, свои особые отношения. Они, оказывается, никогда и не прекращали своих отношений и, более того, умудрялись

поддерживать их таким образом, что занятая на своих работах с утра до вечера Стелла

Филипповна даже догадаться об этом не могла. Да и не в этом дело! Разве же все объяснить

словами? Где отыщешь такие слова, чтобы выразить всю материнскую боль, всю женскую

обиду, когда Стелла Филипповна вначале даже не то что почувствовала, а скорее необъяснимым

образом осознала, что и сам ее повторный брак с прежним мужем устроен именно дочкой.

Получилось, что там, где она чувствовала себя героиней, она оказалась жертвой. А там, где, как

она думала, ее мучило раздражение против мужа, на самом деле проявлялась неосознанная

ненависть к дочери, смешанная с ревностью к ее отцу и обидой за свои неоцененные