Психологическая помощь: теория и практика

пытался понять ее состояние, у меня совершенно вылетели из головы какие-либо теоретические

соображения. Я просто на какое-то мгновение ощутил замкнутое пространство ее незащищенной

жизни и обманутых чаяний и надежд. Ее одиночество, истомленность и безысходность.

— Несчастной? Да кто же сейчас счастлив-то? — она подняла на меня глаза, в которых блестели

слезы. — Разве что идиотки, для которых специальную формулу счастья изобрели: “Я купила

“тампакс” и теперь я счастлива”. Я не из таких.

— Следовательно, вам жить не просто.

— Да уж.

— Нет, я не в этом, не в бытовом смысле, — уточнил я.

— А в каком же?

— В психологическом. Видите ли, в теоретической психологии есть такое понятие —

“жизненный мир”. Его предложил немецкий философ Эдмунд Гуссерль. Так вот, человек, живущий в легком жизненном мире, может быть счастлив и от пустяка. Тот же, кто живет в

сложном жизненном мире, пустяками не пробавляется. И формулами, пусть самыми

благородными, дело здесь не обходится.

— Да уж, не обходится — как эхо повторила Ольга Михайловна.

Она сидела, поникшая и как бы придавленная тяжестью своих житейских волнений.

— Но ведь безвыходных ситуаций не бывает, — попытался я вновь протянуть тоненькую

ниточку беседы, которая, казалось, рвется, не достигая клиента.

— Не бывает, — снова, как эхо, повторила Ольга Михайловна, — кроме тех, что

безвыходны, — добавила она и, вздохнув, поднялась. — Ладно, Антон Владимирович, спасибо

за разговор. Пойду я. А вы уж помогите Инне, если сможете. Она как-то поверила вам.

Молоденькая ведь совсем. Я-то что, я уж верить никому не могу.

И, не прощаясь, она вышла.

Наши встречи с Инной продолжались еще месяца полтора, когда Инна вдруг сказала:

— Антон Владимирович, мама хочет прийти к вам, поговорить.

— Пусть приходит, — я назначил время.

Наша встреча и разговор с Ольгой Михайловной проходили вне всяких правил и канонов.

— Антон Владимирович, я бы хотела спросить вас: что вы сделали с

Инной?

— У вас возникли опасения, связанные с Инной и ее встречами со мной?

— У меня возникли опасения, — в свойственной ей манере повторять слова собеседника

ответила Ольга Михайловна, — что Инна теперь совершенно отбилась от рук и живет так, будто

меня не существует. Она не только совершенно успокоилась после отчисления из университета, но и не помышляет о возможном восстановлении. Она...

Ольга Михайловна замолчала, пытливо вглядываясь в меня.

— Она, мне кажется, впала в какую-то свою очередную крайность.

— То есть?

— Она занята только одним. — Женщина опять замолчала. — Я мать. Мне ужасно об этом

думать и говорить.

— Чем же таким занята Инна?

— Она все время посвящает вам: пишет вам стихи, письма, постоянно ссылается на вас в

спорах со мной. По-моему, вы затмили для нее весь свет. Я теряю дочь.

Здесь я не выдержал и рассмеялся. По-видимому, мой смех подействовал на мать Инны каким-

то особенным образом, потому что она вдруг тоже заулыбалась, а потом нахмурилась и сказала:

— Я не вижу здесь ничего смешного. Вы влюбили в себя мою дочь.

— А вы приревновали? — я опять не смог удержаться от смеха.

— Да что же тут смешного?

Видно было, что Ольга Михайловна была обескуражена моей реакцией.

— Смешного-то ничего нет, кроме того что вы, интеллигентная женщина, во-первых, приняли

за влюбленность специфические переживания в психотерапии, которые Фрейд называл

“перенесением”, трансфером. А во-вторых, ваша ревность беспочвенна, равно как беспочвенна и

ваша обеспокоенность тем, что вы потеряли ребенка. Ведь Инна не в подъездах тусуется с

сомнительными компаниями, а ведет содержательные беседы, между прочим, с профессором

психологии. Кроме того, этот юношеский, точнее, девичий трансфер, проявляющийся в форме

влюбленности, — хорошо известный феномен, в котором отражается действие так называемого

механизма интроекции. Это означает, что Инна любит во мне желаемый образ самой себя в

будущем.

— Вы хотите сказать, что Инна любит в вашем образе себя как будущего профессора

психологии?

— Вполне может быть.

— Ах вот оно что! Я ведь самое главное вам не сказала вначале. Она теперь только по

психологии читает книги. И вашего Фрейда, кстати, тоже.

Я чувствовал, что мой разговор подействовал на Ольгу Михайловну успокаивающе. Во всяком

случае, когда мы прощались, она сказала:

— Может, мне все-таки пройти у вас психотерапию?

— Это дело хозяйское, — ответил я спокойно, но, как мне показалось, приветливо.

На том и разошлись. А еще недели через две или три Инна сообщила, что мама хочет прийти ко

мне на консультацию. На этот раз Ольга Михайловна пришла с книгой в руках. Это был Эрик

Берн, “Игры, в которые играют люди”.

— Антон Владимирович, — начала она без всякого предисловия. — Я боюсь, что моя Инночка

повторит мою собственную судьбу. Сценарная матрица... — она заплакала. — Я не хочу... Не

хочу, чтобы она продолжала бесконечно ссориться со мной, как бесконечно сcорилась я со своей

матерью. Не хочу, чтобы она рано ушла из дома и вышла замуж, как это сделала в свое время я.

Не хочу, чтобы она наспех вышла замуж за влюбленного психопата. Не хочу, чтобы в ее семье