Психология с человеческим лицом. Гуманистическая перспектива в постсоветской психологии (сборник)

Благодаря тому, что, выражаясь метафорически, память и смысл работают рука об руку, порождение личностного смысла способно вызывать определенные физиологические и биохимические изменения в организме. Прошлый опыт структурируется в образы воспоминаний благодаря решению поставленной задачи на смысл.

Собственно говоря именно поэтому, рассмотренные выше хронотопические по своей природе приемы психотерапии способны оказывать действенное воздействие на организм. С использованием хронотопических схем удается вызывать процесс воспоминания, который, как пишут В.Д.Тополянский, М.В.Струковская: “…способен возрождатъ в итоге те же биохимические сдвиги, которые определяли в сумме фиксацию предшествующего опыта… Особая роль долговременной памяти в механизмах афферентного синтеза обусловливает огромное влияние ее на клиническую картину и течение психосоматического страдания… процессы памяти выступают в качестве базисных механизмов, обеспечивающих преодоление затянувшегося состояния нестабилъности…”( Тополянский, Струковская , 1986, с.24 – 25).

Вышеприведенные рассуждения позволяют по-иному взглянуть на некоторые аспекты работы памяти, которые, как правило, остаются вне поля зрения традиционных когнитивистски ориентированных исследований, направленных по преимуществу, на изучение когнитивных аспектов памяти, элементарных процессов запоминания, репродукции, удержания и в гораздо меньшей степени таких сложных актов человеческой психики и сознания, как процессы воспоминания, осознания, осмысления и переосмысления. Одна из причин сложившегося положения, методологическая неготовность исследователей к анализу столь сложных явлений психики, отсутствие адекватных средств анализа и т. д.

Следует признать, как это ни парадоксально, что несмотря на громадное количество исследований памяти, мы крайне мало знаем о том, как она работает. Еще менее мы осведомлены о том как на нее воздействовать, как ею управлять и развивать. В отличии от таких актов как, скажем, запоминание, воспроизведение или удержание, более сложные акты памяти, такие как воспоминания, рассматриваются как некий стихийный, неуправляемый процесс, неподвластный нашей воле. Создается впечатление, что многие исследователи разделяют то представление о процессе воспоминания, которое описывает М.Пруст: “Во всем этом много случайного, и последняя случайность – смерть – часто не дает нам дождаться милостей, коими нас оделяет такая случайность как память… Так же обстоит и дело с нашим прошлым. Пытаться воскресить его – напрасный труд, все усилия нашего сознания тщетны. Прошлое находится вне пределов его досягаемости, в какой-нибудь вещи, в том ощущении, какое мы от него получаем, там где мы меньше всего ожидали его обнаружить. Найдем ли мы эту вещь при жизни или так и не найдем – это чистая случайность” (1973, с.72).

В контексте наших предварительных исследований можно полагать, что, по-видимому, работа памяти во многом строится на разноуровневых хронотопических схемах, которые можно уподобить строительным лесам, на которых возводится или вернее ткется паутина памяти, разыгрывается драма воспоминаний, прозрений и предвосхищений. В этом плане справедлив подход, развиваемый В.Я.Ляудис: “Мы рассматриваем процесс развития памяти человека как формирование особых способов организации его собственной деятельности во временной протяженности, включающих соотнесение прошлого, настоящего, будущего” (1976, с.220).

Очевидно, могут существовать разные способы организации человеческого опыта во временной протяженности. Как уже отмечалось, одной из форм хронотопических схем действий, выработанных в культуре является дневниковая деятельность – регистрация жизненных событий.

В связи с этим можно сказать, что вся мемуарно-дневниковая активность человека, построенная, как показал наш анализ дневниковой деятельности, на определенных хронотопических схемах, может выступать как средство, вызывающее, так сказать, “самоиндуцированный психотерапевтический процесс”.

Под этим углом зрения было бы любопытно рассмотреть, к примеру, творчество Марселя Пруста, который считается создателем в литературе новаторского метода, опирающегося на активную роль памяти и воспоминаний. Однако, такое рассмотрение нуждается в развернутом психологическом исследовании, которое невозможно здесь привести. Попытаемся лишь в краткой, почти тезисной форме привести ряд рассуждений, которые все же, на наш взгляд, достаточно настойчиво указывают на существование вышеупомянутой закономерности. О роли воспоминаний в творчестве М.Пруста пишет А.Г.Андреев: “Однако если он и изображает, то стараясь все же руководствоваться личным опытом, держаться в рамках воспоминания, во всяком случае, внушает читателю убеждение в том, что весь отраженный им мир – содержимое его сознания, все персонажи романа – его родные и лично знакомые лица, а роман – всего-навсего дневник” (1968, с.57).