Человеку труднее всего представить себе мир после своей смерти – “мир-без-меня” – так как сама попытка заглянуть по ту сторону черты собственного бытия подразумевает существование субъекта, воспринимающего и осознающего ту действительность, в то время, как мир-без-меня и определяется отсутствием подобного субъекта. Представляя себе сцену собственных похорон, смотря откуда-то сверху на собственное бледное лицо, вздрагивающее в такт шагам несущих гроб, видя горе своих близких, мы тем самым играем в древнюю игру под названием “бессмертие души”. Как раз глазами подобной бессмертной души мы пытаемся взглянуть на мир, продолжающий существовать после нашего исчезновения. Для того, чтобы представить себе место, в котором нас в данный момент нет, мы должны увидеть его в своем воображении чьими-то глазами. Но мир, в котором еще присутствует некоторый субъект, пусть даже бесплотный, с которым мы можем полностью или частично идентифицироваться, уже по своей сути не является миром-без-меня. Можно ли тогда вообще ставить вопрос о значимости собственной смерти для человека коль скоро он не в состоянии ее представить? Тем не менее, страх смерти пронизывает все наше существование независимо от того, осознаем ли мы это или нет.
Разум сталкивается с непробиваемой стеной мрака, за которой сами понятия нашего восприятия, осознания и воображения не имеют смысла. В этом мраке разлит первичный ужас. Идея полного своего отсутствия в мире ужасна для человека. Наш разум – инструмент, благодаря которому мы можем осознавать себя в качестве субъектов, способных контролировать свое существование, – бессилен перед ней. Иллюзия безграничности власти над миром разбивается, и человек оказывается беспомощен перед лицом собственной конечности. Мы не можем смириться с абсолютностью своего исчезновения. Не смерть как таковая и не ее неумолимая необходимость являются источником первичного ужаса, а именно абсолютность небытия, следующего за смертью. Человек не может представить свое абсолютное отсутствие в этом мире – это противоречит самой сути его познания, субъектом которого он всегда является. Если каким либо образом устранить или смягчить абсолютность небытия, следующего после смерти, то смерть сама по себе более не воспринимается таким ужасным событием. Отсюда и возникает вера в бессмертие души или в продолжение жизни после смерти. Хотя мы и понимаем, что физиологические процессы в нашем теле с необходимостью угаснут и само тело распадется на свои составляющие элементы (что само по себе и является смертью), в случае, если мы верим в бессмертие души в том или ином виде, смерть как прекращение функционирования нашего тела не влечет за собой абсолютного небытия. В мире еще остается субъект с которым мы можем идентифицироваться и, тем самым, наше осознание мира не прекращается. Таким образом преодолевается сознание собственного бессилия, вытекающее из понимания ограниченности своего существования, и частично восстанавливается иллюзия собственной власти над миром. Но ведь не все люди верят в бессмертие души или продолжение жизни после смерти, а вера в жизнь после смерти не может полностью оградить нас от первичного ужаса. Вынуждены ли мы постоянно жить ощущая ужас, происходящий из осознания собственной конечности?
Вера в бессмертие души лишь один из многочисленных способов защиты от первичного ужаса. История человечества во многом представляет собой возникновение и развитие способов преодоления сознания собственной конечности. Мифы, религия, искусство – эти и другие феномены человеческой культуры помогают человеку трансцендировать конечность своего существования. Смерть – первичный источник тревоги и на протяжении своей жизни индивид сам вырабатывает свои личные способы защиты от ужаса смерти: они необходимы для нормального существования, так как жить, постоянно ощущая первичный ужас, невозможно.