Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

И потом, если у 70 % заключенных действительно имеются проблемы в области психического здоровья («заболевания, которые возможно диагностировать», если мы следуем критериям, установленным в ДСС-5), неудивительно (и в этом вряд ли повинны психиатрические службы), что лишь сравнительно скромное число страдающих бредом душевнобольных прозябают в тюрьме без лечения, так как их не могут обеспечить должным медицинским уходом, верно? Получается любопытный естественный эксперимент: как поведут себя страдающие бредом душевнобольные, если предоставить их самим себе? Выделите психиатрам «ресурсы», и они решат эту проблему. Но, поскольку такие ресурсы всегда будут недостаточны для того, чтобы позаботиться о 70 % заключенных, страдающие бредом душевнобольные никогда не будут получать в тюрьмах должного лечения. Так что при нехватке ресурсов условия там по-прежнему будут как в Бедламе XVIII века[30].

Как-то раз один человек, совершивший в церковном дворе нападение серьезного характера на пожилую женщину (без всяких видимых причин), был направлен в нашу тюрьму отбывать предварительное заключение — и стал моим пациентом.

Он не пытался ограбить эту женщину — что могло бы по крайней мере считаться «рациональным» основанием для нападения на нее. С самого начала мне было очевидно, что передо мной сумасшедший. Издаваемые им звуки редко поднимались до уровня слов, не говоря уж о связных предложениях. У него был неопрятный, запущенный вид, так что и запах от него исходил отвратительный; казалось, он постоянно пребывает в своем замкнутом мирке, куда лишь с трудом проникают внешние раздражители. Он явно реагировал на какие-то галлюцинаторные звуки — вероятно, на мысленные голоса, говорящие ему всякие неприятные либо оскорбительные вещи или же отдающие странные распоряжения. Несомненно, атакуя пожилую даму, он считал, что некоторые из этих оскорблений произнесла она, вот почему это нападение казалось ему оправданным (только ему — не ей и не другим людям).

В камере тюремной больницы, куда его определили, он разделся догола — и впоследствии так и оставался голым до конца своего пребывания в тюрьме. Его так занимали собственные галлюцинации, что он, казалось, не слышит и не видит никого, кто пытается с ним заговорить; реальные собеседники для него не существовали.

Его состояние неуклонно ухудшалось. Он почти не ел, терял вес. Забравшись на стул, он что-то кричал в пустоту за раскрытым окном. Содержание его невнятных увещеваний (если таковое содержание вообще удавалось разобрать) носило религиозный характер: похоже, он пытался предупредить мир о скором конце света. Хуже всего — и что едва можно было терпеть, так это то, что он украшал стены камеры обрывками религиозных фраз, выписывая слова собственными экскрементами.

Это не было в точности тем, что в тюрьме именовали «грязный протест» (этого термина тоже нет у Партриджа), — когда заключенный, обычно страдающий психопатией и всегда злящийся на то, что ему отказали в каком-то пустяке (я уже отмечал, что мелочи порой принимают в представлении узников громадные размеры), размазывает свои фекалии по стенам собственной камеры. В мое время такие протесты стали встречаться реже (во всяком случае такое впечатление у меня сложилось, пока я работал в тюрьме) — возможно (и даже вероятно), потому, что тюремный режим стал более гибким и «обходительным». Но эта практика все-таки не прекратилась совсем, хотя и считалась серьезным дисциплинарным проступком. Устроившего «грязный протест» отправляли «в блок», или, иначе говоря, «в сег» (то есть в изолятор, по-английски — Segregation Unit), где его несколько дней держали в одиночном заключении в качестве наказания. Камеру, где он выступил с протестом, отмывали специалисты по промышленной уборке в своих «скафандрах», используя брандспойты, в которые подавалась вода под таким напором, что камера вскоре была как новая (видимо, лучше сказать — как старая).

Но этот безумный узник, содержавшийся в больничном крыле, не протестовал. Он не выражал «грязный протест», он выражал какие-то верования. Скоро мы выяснили, что он — пациент психиатров, который (если использовать известную объясняющую и оправдывающую фразу) «проскользнул сквозь сеть». Когда он принимал положенные лекарства, он если и был не вполне нормален, то по крайней мере не совершал насильственных действий. Но как только он переставал их принимать, его мысли тут же путались и он склонен был наброситься на всякого, кто (как ему казалось) сказал в его адрес что-то оскорбительное или угрожающее. Иными словами, он считал, что его нападения — это на самом деле просто самооборона.