Психопатология обыденной жизни

«Другой случай. Я спрашиваю R. v. Schid., каково состояние его больной лошади. Он отвечает: „Ja, das draut… dauert vielleicht noch einen Monat“ [„Пока что все так же… видимо, продлится еще месяц“]. Это „draut“ с „r“ показалось мне непонятным, ведь прибавка „r“ из слова „dauert“ не могла так подействовать. Я сразу же обратил на это внимание собеседника, и тот объяснил, что при этом он подумал: „Das ist eine traurige Geschichte“. То есть говоривший имел в уме два варианта ответа, и они слились в один».

Не вызывает, видимо, сомнений, что принятие в расчет «бродячих» оборотов речи, находящихся за порогом сознания и не предназначенных для произнесения, и рекомендация осведомляться обо всем, что думал говоривший, весьма близки к ситуациям, имеющим место в ходе наших «анализов». Мы ищем также и бессознательный материал опять-таки аналогичным путем, разве только приходится продвигаться по более длинной дороге ассоциаций от мысли, пришедшей в голову спрашивающего, до нахождения вызвавшего расстройство памяти элемента.

Остановлюсь еще на одном интересном способе действия, в пользу которого свидетельствует пример Мерингера. Согласно мнению автора, какое-либо сходство слова в задуманной фразе с другим, не предназначенным для произнесения, предоставляет возможность последнему достигнуть сознания благодаря искажению, слиянию с другим словом, установлению компромисса (контаминации):

Lagen, dauert, Vorschein,
Jagen, traurig… Schwein.

Так вот, в своей книге «Толкование сновидений»[42] я раскрыл роль процесса сгущения в возникновении из скрытых идей сновидения его так называемого явного содержания. Сходство – вещественное или словесное – двух элементов бессознательного материала становится в таком случае поводом для создания третьего – смешанного или компромиссного образования, представляющего в содержании сновидения оба этих элемента и наделенного очень часто в силу такого происхождения отдельными противоречащими друг другу предназначениями. Формирование субституций и контаминаций при оговорках становится, таким образом, началом деятельности по сгущению, которую мы сочли соучастницей в построении сновидения.

В небольшой, рассчитанной на широкого читателя статье (Neue Freie Presse от 23 августа 1900 г.: «Как можно оговориться?») Мерингер занимается, в частности, практической ролью известных случаев подмены слов, и как раз тех, в которых одно слово заменяется противоположным по смыслу. «Многие, видимо, еще помнят, как некоторое время тому назад председатель австрийской палаты депутатов открыл ее заседание такими словами: „Уважаемое собрание! Констатирую наличие нужного количества депутатов и объявляю заседание закрытым!“ Лишь общее оживление привлекло его внимание к допущенной ошибке, и он ее исправил. В данном случае эту оговорку можно, скорее всего, объяснить тем, что председателю очень хотелось иметь возможность закрыть заседание, от которого не приходилось ожидать ничего хорошего, однако эта побочная мысль победила, по крайней мере частично, а в результате прозвучало „закрытым“ вместо „открытым“, то есть противоположное тому, что он намеревался сказать. Впрочем, многочисленные наблюдения убедили меня, что противоположные по смыслу слова вообще очень часто взаимозамещаются; именно они уже ассоциированы одно с другим в нашей правильно построенной речи, они плотно примыкают друг к другу, и их легко путают при употреблении».

Далеко не во всех случаях замена слов по контрасту совершается так просто, как произошло в случае с председателем парламента, где обмолвка имела место из-за некоего чувства, выплывшего во внутреннем мире оратора против произнесенной фразы. Аналогичный механизм мы обнаружили в ходе анализа примера «aliquis», где такое внутреннее противоречие проявило себя в забывании слова вместо его замены на противоположное по смыслу. Однако, чтобы уменьшить это различие, заметим, что словечко «aliquis» не имеет, собственно говоря, антипода по смыслу, каковыми оказываются глаголы «открывать» и «закрывать», и что слово «открывать» в силу его широкой употребимости вряд ли удастся забыть.