Психопатология обыденной жизни

3) В начале психотерапевтического приема пациентка говорит: «Ich klappe zusammen wie ein Tassenmescher – Taschenmesser» [ «Я сложилась как перочинный нож»]. Звуки явно перепутаны, и оправданием этого могут опять-таки служить трудности произношения. («Wiener Weiber Wäscherinnen waschen weiße Wasche» – «Венские женщины-прачки стирают белое белье»; «Fischflosse» – «рыбий плавник», а также другие скороговорки и проверочные слова.) После того как обратили ее внимание на обмолвку, она быстро ответила: «Понятно, но это только потому, что сегодня вы сказали „Ernscht“» [вместо Ernst – серьезно – нем.]. И в самом деле, я встретил ее фразой «Heute wird es also Ernst» [ «Итак, сегодня шутки в сторону»] (потому что это был последний прием перед отпуском), и в шутку я расширил слово «Ernst» до «Ernscht». В ходе него она то и дело оговаривалась, и в конце концов я заметил, что она меня не просто имитирует, но в ее бессознательном имеются специфические причины держаться за слово «Ernst» в качестве мужского имени[44].

4) В следующий раз та же пациентка обмолвилась следующим образом: «Ich bin so verschnupft, ich kann nicht durch die Ase Nahmen» (вместо Nase atmen [ «У меня такой насморк, что не могу дышать носом»]). Она сразу же соображает, как «докатилась» до этой ошибки: «Каждый день я сажусь в трамвай на улице Хазенауэр (Hasenauerstraße), а сегодня утром, ожидая его, мне пришло в голову, что если бы я была француженкой, то произносила бы „Азенауэр“ (Asenauer), ведь французы всегда опускают букву h в начале слова». Затем она привела ряд воспоминаний о французах, с которыми была знакома, а после длинного окольного пути добралась до воспоминания, что, будучи четырнадцатилетней девицей, исполняла роль Пикарды в небольшой пьесе «Kurmärker und Pikarde»[45] и говорила при этом на ломаном немецком. В дом, где она тогда проживала, приехал гость из Парижа – эта случайность и пробудила у нее весь этот ряд воспоминаний. Подмена звука явилась, стало быть, последствием вторжения бессознательной мысли, посторонней тому, о чем шла речь.

5) Совершенно аналогичен механизм оговорки у другой пациентки, которой память изменила посреди воспроизведения давно забытого детского воспоминания. Память не пожелала сообщить ей, за какое место тела ее схватила чья-то наглая и похотливая рука. Сразу после этого она посетила одну свою подругу и поговорила с ней о дачах. На вопрос, где именно располагается ее домик в М., она ответила «An der Berglande» вместо «Berglehne» [Berglande – бедро, Berglehne – склон горы – нем.].

6) Еще одна пациентка, которую по завершении приема я спрашиваю, как поживает ее дядюшка, отвечает: «Не знаю, я вижу его только in fragranti [на месте преступления]». На следующий день ее первые слова: «Мне, право, крайне стыдно, что я вам так по-дурацки ответила. Вы должны были, конечно же, посчитать меня абсолютно темной женщиной, постоянно путающей всякие иностранные слова. Я же собиралась сказать: en passant [мельком]». Тогда мы еще не знали, откуда она взяла ошибочно употребленное слово. Впрочем, в ходе того же сеанса она привела его причину в виде продолжения темы вчерашнего дня, в которой важная роль выпала «поимке с поличным» (in fragranti). Стало быть, ошибка в речи, совершенная днем раньше, предвосхитила тогда не ставшее еще осознанным воспоминание.

7) Что касается другой пациентки, то в определенном месте анализа мне пришлось высказать предположение, что в то время, о котором мы как раз вели разговор, она стыдилась своей семьи и упрекала отца за что-то нам еще неизвестное. Она ничего такого не помнила и все же объявила это невероятным. Однако продолжила разговор, заметив по адресу своей семьи: «Одного у них не отнимешь: ведь это особые люди – они все geiz [скупы]; я хотела сказать geist [духовны]», – и в этом заключался ее реальный, вытесненный ею из памяти упрек семье. То, что посредством обмолвки пробивается именно та мысль, от высказывания которой хотели бы воздержаться, происходит довольно часто (ср. случай у Мерингера «zum Vorschwein gekommen»). Различие состоит лишь в том, что у лингвиста говорящий стремился сдержать что-то им осознанное, тогда как моей пациентке было неизвестно то, что она сдерживает, или, можно сказать, она не знала, что ее что-то сдерживает и что это что-то собой представляет.