Психопатология обыденной жизни

Сходным образом – конфликтом между социально обусловленной обязанностью и ее неоднозначной личной оценкой – объясняются случаи, когда забывали совершить какое-то действие, обещанное другому человеку ради его расположения к себе. В таком случае регулярно подтверждается то, что оправданиям, ссылающимся на забывчивость, верит только давший обещание человек, тогда как просивший, несомненно, располагает правильным ответом: пообещавший не был заинтересован в обещанном, иначе не забыл бы о нем. Кроме того, есть люди, которых в принципе считают забывчивыми и по этой причине признают прощенными, подобно прощению близорукого человека, если он на улице не приветствовал вас[140]. Эти люди забывают все мелкие детали или обещания, не выполняют возложенные на них поручения, то есть оказываются в мелочах ненадежными и выдвигают при всем том требование не обижаться на них за эти незначительные проступки, иначе говоря, объясняют их не влиянием своего характера, а сводят свои грешки к особенностям организма[141]. Сам я не принадлежу к подобным людям, и у меня не было возможности анализировать их поступки, чтобы путем исследования особенностей их выбора объектов забывания выявить мотивы последнего. Однако per analogiam (по аналогии – лат.) не могу защищать предположение, что в данном случае мотивом, использующим конституционный фактор в своих целях, является необычно сильное, но не признаваемое неуважение к другому человеку[142].

В других случаях мотивы забывания не так просто выявить, а будучи обнаруженными, они вызывают изрядное недоумение. Так, за прошедшие годы я заметил, что при значительном количестве визитов к больным я не забывал никаких из них, кроме посещения бесплатных пациентов или каких-то коллег. Из чувства стыда по этому поводу я приучил себя уже утром особо отмечать предпочтительные визиты дня. Не знаю, таким же путем пришли и другие врачи к похожей практике, но в итоге закрадывается сомнение по поводу того, что побуждает так называемых неврастеников выделять в пресловутой «памятке» сведения, которые они собираются сообщить врачу. Видимо, это объясняется тем, что им не хватает доверия к воспроизводящей способности своей памяти. Конечно, такое предположение оправданно, но чаще всего события развиваются следующим образом: сначала больной чрезвычайно подробно излагает свои жалобы и вопросы. Покончив с этим, делает небольшую паузу, затем вытаскивает «памятку» и извиняющимся тоном говорит: «Здесь я записал себе кое-что, поскольку совсем ничего не запоминаю». Как правило, он не находит в записке ничего нового, повторяет из нее каждый пункт и сам на него отвечает: да, об этом я уже спросил. Скорее всего, наличием записки он всего лишь демонстрирует один из своих симптомов – обилие срывов его намерений в результате вмешательства каких-то неизвестных мотивов.

Далее я остановлюсь на изъянах, которыми страдает значительная часть даже знакомых мне здоровых людей, и признаю, что в более молодые годы я с легкостью и довольно долгое время забывал вернуть позаимствованные книги или (что особенно часто со мной случалось) сдвигал по забывчивости сроки денежных расчетов. Совсем недавно как-то утром я ушел из табачной лавки, где купил ежедневный запас сигар, не заплатив за них. Но это было совершенно безобидное упущение, так как меня там хорошо знали, и поэтому можно было рассчитывать, что на следующий день мне напомнят о долге. Однако эта небольшая промашка, попытка взять в долг, не лишена, видимо, связи с финансовыми размышлениями, занимавшими меня накануне. Что касается темы денег и собственности, то даже у большинства так называемых порядочных людей легко обнаружить остатки двойственного отношения к ним. Примитивная жадность, с которой грудной младенец стремится завладеть разного рода предметами (чтобы сунуть их в рот), поддается, скорее всего, преодолению под воздействием культуры и воспитания вообще только в ограниченной мере[143]. Боюсь, что со всеми приведенными ранее примерами я выгляжу просто банальным. Однако меня вполне устраивает, когда я наталкиваюсь на вещи, известные каждому и всеми понимаемые одинаково; ведь моей целью является как раз собирание повседневных фактов и их оценка с позиций науки. Я не понимаю, почему мудрости, конденсирующей повседневный жизненный опыт, следует отказывать во включении в состав научных достижений. Ведь не просто установление специфики объекта, а весьма строгая методика его определения, а также стремление выяснить более широкий круг его взаимосвязей составляют существенную особенность научной работы.