Психопатология обыденной жизни

Безразличие, с которым во всех этих случаях воспринимается понесенный ущерб, может, пожалуй, служить доказательством в пользу соучастия в происшествии неосознанного намерения.

Порой[151] при рассмотрении довольно мелких ошибочных действий вроде поломки какого-нибудь предмета наталкиваешься на связи, глубоко уходящие в предшествующую жизнь человека, да еще и плотно примыкающие к его нынешней ситуации. Последующий анализ Л. Джекеля[152] предлагает пример.

«Один врач считался владельцем хотя и не очень дорогой, но все же весьма симпатичной глиняной вазы для цветов. В свое время наряду с другими, в том числе и дорогими, предметами ее подарила одна (замужняя) пациентка. Когда у последней стал очевидным психоз, он вернул все подарки ее родственникам, за исключением гораздо менее дорогостоящей вазы, с которой не хотел расставаться предположительно из-за ее красоты. Однако это присвоение стоило обычно весьма педантичному человеку определенной внутренней борьбы, ведь он полностью сознавал неуместность своего поступка и помогал себе преодолеть укоры совести с помощью легковесного утверждения, что ваза, по сути, не имеет материальной ценности, к тому же ее трудно упаковать и т. д. Когда же несколько месяцев спустя он собрался потребовать через адвоката спорный остаток платы за лечение пациентки и взыскать его, то самоупреки вновь заявили о себе. Моментами на него нападал страх, что родственники сумеют обнаружить мнимое присвоение вазы и обвинят его в уголовно наказуемом деянии. Однако, особенно в самом начале и на протяжении некоторого времени, этот страх был настолько силен, что он уже подумывал об отказе от стократно превосходящей стоимость вазы суммы как бы в качестве возмещения за присвоенную вещь. Впрочем, вскоре он отбросил эту идею, отставив ее в сторону как абсурдную.

Теперь, когда это настроение у него прошло, он, чрезвычайно редко что-нибудь разбивавший или ломавший и отлично владеющий своим мышечным аппаратом, обновляя воду в вазе, столкнул ее со стола в ходе никак не связанного с этим действия, удивительно „неловкого“ движения, так что та разбилась на пять-шесть больших обломков. И это после того, как накануне вечером, впрочем после изрядных колебаний, он решил поставить на стол в столовой перед приглашенными гостями именно эту вазу, полную цветов. А поскольку прямо перед тем, как она разбилась, он вспомнил о ней, со страхом заметив ее отсутствие в своей комнате и собственноручно принеся ее из другого помещения! Когда после первого замешательства он собирал осколки и именно когда, составив их, констатировал, что ее еще вполне можно восстановить почти без швов, тут-то два или три самых больших куска выскользнули из его рук. Они разбились на тысячу мелких осколков, а с ними рухнула и надежда на восстановление вазы.

Безусловно, это ошибочное действие заключало в себе вполне насущное стремление – обеспечить врачу соблюдение его прав, поскольку устранило придерживаемое им у себя и до некоторой степени мешавшее ему требовать возвращения долга. Однако, кроме этой прямой детерминации, данное действие для любого психоаналитика обладает еще и более широкой, и гораздо более глубокой и важной символической детерминацией, ведь ваза – это бесспорный символ женщины.

Герой этой небольшой истории трагическим образом потерял свою юную, красивую и горячо любимую жену. Он впал в тяжелое невротическое состояние, главной особенностью которого было убеждение, что в несчастье виновен он сам (ведь это он разбил прекрасную вазу). Более того, его перестали интересовать отношения с женщинами, он проникся антипатией к супружеству и к длительным любовным отношениям; в своем бессознании он оценивал это как измену умершей жене, осознавал же он это так: я приношу женщинам несчастье, из-за меня некоторые из них могут погибнуть. (Тут, разумеется, он ненадолго мог забыть о вазе!)

В данном случае при наличии у него мощного либидо не приходилось удивляться, что наиболее подходящими его натуре были мимолетные отношения с замужними женщинами (отсюда присвоение вазы одной из них).

Отлично подтверждают эту символику следующие два обстоятельства. Из-за невроза мужчина подвергся психоаналитическому лечению. В ходе сеанса психоанализа, когда он рассказывал о происшествии с глиняной (irdenen) вазой, он опять начал говорить о своих отношениях с женщинами и высказал мнение: он безрассудно взыскателен к ним; требует от женщин „неземной“ (unirdische) красоты. И в то же время он весьма разумно подчеркивал, что все еще привязан к своей (умершей, то есть „неземной“ – unirdisch) жене, а о „земной“ (irdischer) красоте и слышать не желает; по этой причине он и разбил „глиняную“ (irdenen – irdischen) вазу.

И точно в то же время, когда в ходе переноса[153] у него появилась фантазия жениться на дочери своего врача, он представлял себе, что преподносит тому… вазу, как бы намекая, в какой форме жаждет реванша.