Вполне вероятно, что символическое значение ошибочного действия может весьма разнообразно варьироваться, например, означать нежелание наполнять вазу и т. д. Однако более интересным мне кажется соображение, что наличие нескольких, по меньшей мере двух, возможно, даже порознь действующих из предсознательного или бессознательного мотивов отражается в удвоении ошибочных действий – в падении вазы и в выскальзывании ее осколков из рук» (Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, 1913, I).
д) Ситуации, когда роняешь, сбрасываешь или разбиваешь предметы, видимо, очень часто используются для выражения неосознанного хода мыслей, что в отдельных случаях удается доказать с помощью психоанализа, однако чаще люди предпочитают догадываться об этом, основываясь на суеверных или шуточных толкованиях из разряда народной мудрости. Широко известны интерпретации просыпанной соли, опрокинутого стакана с вином, втыкания упавшего ножа в пол и т. п.
В какой мере подобные суеверия могут рассчитывать на признание, скажу дальше, здесь же ограничусь замечанием: отдельное неудачное действие ни в коем случае не обладает постоянным смыслом, а в зависимости от обстоятельств предлагает себя в качестве средства проявить разнообразные намерения.
Совсем недавно[154]
в моем доме имел место период, когда было разбито необычайно много стеклянной и фарфоровой посуды. Да и сам я изрядно поучаствовал в этом занятии. Однако эту небольшую психическую эндемию нетрудно объяснить – это были дни перед свадьбой моей старшей дочери. В случае подобных празднеств принято, кроме всего прочего, разбивать какой-нибудь прибор и при этом произносить тост с пожеланиями счастья. Этот обычай имел, видимо, смысл жертвоприношения или выполнял какую-то другую символическую роль.Когда прислуга роняет и в итоге разбивает хрупкие предметы, никто, пожалуй, сразу не подумает о психологическом объяснении происшедшего, однако и здесь, возможно, соучаствуют неизвестные мотивы. Нет ничего более далекого от необразованного человека, чем почитание искусства и его произведений. Приглушенная враждебность к ним владеет обслуживающим нас персоналом, особенно когда предметы, ценность которых они не понимают, становятся для них причиной труда со специфическими требованиями. Зато люди того же уровня образования и происхождения часто отличаются в научных учреждениях значительной умелостью и надежностью в обращении с требующими осторожности предметами, едва они начинают идентифицировать себя со своими начальниками и причислять себя к довольно важному персоналу научного заведения.
Тут[155]
добавлю рассказ молодого техника, позволяющий понять механизм нанесения материального ущерба.«Некоторое время тому назад вместе с несколькими коллегами я работал в лаборатории Высшей школы и участвовал в ряде сложных экспериментов по определению гибкости материалов – работа, за которую мы взялись добровольно, но которая стала требовать гораздо больше времени, чем мы рассчитывали. Как-то раз, когда я шел с коллегой в лабораторию, тот сказал, что именно сегодня ему неудобно терять так много времени, тогда как дома он мог бы потратить его совершенно иначе. Я мог с ним только согласиться, а еще добавил полушутя и с намеком на происшествие, случившееся на прошлой неделе: „Будем надеяться, машина опять сломается, мы сможем прекратить работу и раньше уйти домой!“ При распределении работ выяснилось, что коллеге Ф. поручено управлять вентилем пресса, то есть его обязанность – медленно выпускать из накопительного бака жидкость, создающую давление, путем осторожного вращения вентиля в цилиндре гидравлического пресса. Руководитель эксперимента стоял у манометра и громко кричал „стоп“, когда достигалось нужное давление. По этой команде Ф. берется за вентиль и изо всех сил поворачивает его… налево (все вентили без исключения закрываются направо!). По этой причине полное давление накопителя действует на пресс, к чему не был готов трубопровод, так что он сразу же лопнул в месте соединения труб – довольно безобидное повреждение механизма, вынудившее нас прекратить работу и отправиться по домам. Впрочем, показательно, что спустя некоторое время, когда мы обсуждали это происшествие, мой приятель Ф. ни за что не хотел припоминать твердо запомнившееся мне высказывание».