Психопатология обыденной жизни

Когда случается упасть, оступиться, поскользнуться по собственной воле – это тоже не всегда нужно интерпретировать как сугубо случайный срыв моторики. Уже двоякий смысл языковых обозначений таких действий (упасть – нравственно пасть, оступиться – совершить проступок. – Примеч. перев.) указывает на особенность скрытых фантазий, которые можно себе наглядно представить с помощью такой потери физического равновесия. Я припоминаю некоторое количество довольно легких невротических недугов у женщин и девушек, возникших после какого-нибудь физического падения без серьезных повреждений и воспринимаемых как травматические истерии, вызванные испугом при падении. Уже тогда у меня сложилось впечатление, будто в данной ситуации детали события связаны иначе, будто уже сам этот случай явился делом невроза и выражением сексуального содержания тех же самых фантазий, наличие которых можно предположить позади симптомов в качестве их движущей силы. Не то же ли подразумевает и поговорка: «Когда девица падает, она падает на спину»?

К ошибочному выбору предметов можно отнести и тот случай, когда кто-то подает нищему вместо медной или мелкой серебряной золотую монету. Раскрыть смысл таких ошибочных действий легко: это – принесение жертвы, призванной умилостивить судьбу, защитить от беды и т. д. Если очень ласковая мать или тетка непосредственно перед прогулкой, во время которой они, не желая того, проявили излишнюю щедрость, выразили озабоченность здоровьем ребенка, то в сути их, казалось бы, нежелательного случайного действия больше не приходится сомневаться. Так наши ошибочные действия позволяют реализовать все те религиозные и суеверные привычки, которым из-за противодействия нашего ставшего неверующим разума приходится опасаться света сознания.

е) Утверждение, что случайные действия являются, по сути, преднамеренными, вызывает быстрее всего доверие в сфере половой деятельности, где граница между двумя видами ранее упомянутых действий выглядит и в самом деле весьма смазанной. То, что неловкое по видимости движение может весьма тонко использоваться в сексуальных целях, мне самому довелось испытать несколько лет назад на превосходном примере. В одном хорошо знакомом доме я встретил приглашенную туда в гости девушку, когда-то давно вызывавшую у меня симпатию, теперь угасшую, и настроившую меня по этой причине на веселый, говорливый и обходительный лад. Я тогда задумался, с какой стати я пришел в такое состояние, ведь годом раньше та же самая барышня оставила меня совершенно равнодушным. Когда на этот раз в комнату вошел ее дядя, довольно пожилой господин, мы оба вскочили, чтобы принести ему стоявшее в углу кресло. Она оказалась проворнее, да, пожалуй, и поближе к креслу, так что завладела им первой и понесла его, держа перед собой спинкой назад и положив обе руки на его подлокотники. Так как я чуть припозднился, но все же не оставил намерения поднести кресло, то оказался неожиданно вплотную позади нее и обхватил ее обеими руками сзади, так что на момент они сомкнулись перед ее бедрами. Разумеется, я оборвал эту ситуацию так же стремительно, как и создал. Похоже, никто даже не заметил, как ловко я использовал свое неловкое движение.

Время от времени мне приходилось убеждаться, что те досадные неумелые попытки уклониться от столкновения на улице с другим человеком, отодвигаясь в течение нескольких секунд то вправо, то влево и все же постоянно оказываясь напротив него, пока наконец не останавливаются оба; короче говоря, что даже такое «преграждение дороги» повторяет шаловливое, провоцирующее поведение очень давних лет и преследует сексуальные цели, прикрытые маской неумелости. На основании психоанализа невротичных людей я выяснил, что так называемая наивность молодых людей и детей часто оказывается именно маской, надеваемой ради возможности, не стесняясь, спокойно говорить или делать непристойности.

О совершенно аналогичных наблюдениях над собой сообщает В. Штекель: «Я вхожу в один дом и протягиваю хозяйке правую руку. При этом как-то ухитряюсь распутать завязку ее пояса, не позволяющую раскрыться незастегивающемуся утреннему халату. За собой я не чувствую никакого непристойного намерения и все же совершаю это неосторожное движение с ловкость опытного карманника».

Я уже неоднократно мог на деле убедиться[156], что ошибочные действия писатель понимает точно так же осмысленными и мотивированными, как уже раньше было здесь сказано. Поэтому нам не стоит удивляться, знакомясь с новым примером того, как он даже неловкому движению придает определенный смысл и позволяет стать предвосхищением последующего события.