Птичка-в-клетке (СИ)

— Глянь, этот из ваших! — насмехались орки, подводя к решетке Эйлианта; поняв, что там кто-то из Первого Дома, юноша вновь дёрнулся навстречу, быть может, пропавшему другу. Старший феаноринг в глубине камеры поднялся, сделал несколько шагов навстречу Эйлианту — и в изнеможении опёрся о стену, привычно прокляв Моринготто. Этот пленник не сумел бы бежать, даже если бы его расковали и рядом не было стражи, сил все равно бы не хватило.

— Я расскажу вам о посольстве… если вы освободите моего родича… — выдохнул Эйлиант, но его и Тёмных прервал старший феаноринг.

— Не смей! Во имя верности Дому, я велю тебе — держись и не смей!

— Я не скажу, — сквозь зубы ответил юноша. — Я буду бороться.

***

Волк философски заметил, что, похоже, от этой демонстрации ничего не удалось добиться — однако, время еще покажет. А пока снова пришло время допрашивать старых пленников, разве что, старших беоринга и феаноринга пока все еще не трогали, и их продолжал лечить Эвег. Но уже бережно, хотя и просил держать это в тайне. Эту тайну берегли все — все, кто оставался на Тол-ин-Гаурхот до сих пор, молчать умели. Но Эвег понимал — еще немного, и уходить будет поздно. Его раскроют.

— Так, наверное, эльфийские целители лечат… — сказал Энгватару беоринг. — Или, быть может, в Лориэне, мне рассказывали, что есть на заповедном Западе такое место… — О, как далеки были те дни, когда можно было учиться и спрашивать эльфов, что там, на Западе. Так давно, что даже и не вспоминались, заслонённые войной и пленом; а теперь — вспомнились.

Когда Энгватар услышал о садах Лориэна от Смертного… его сердце сжала острая боль, словно его пронзили иглами и скрутили одновременно. Из глаз целителя закапали слезы.

Так завершилась неделя.

========== 34. Когда сняты маски. ==========

Март больше не интересовался Линаэвэн, и Волк не хотел, чтобы она говорила сейчас с Мартом о его женщине. И тогда Линаэвэн вновь привели в подземелье, также привязали, и также порвали на ней одежду. Но теперь вокруг были уже все пленники Волчьего Острова. И все они молчали. Молчала и сама Линаэвэн. Она была печальна, но больше не плакала и была спокойна. Просто нужно было перетерпеть — и она терпела отвращение от происходящего.

Тогда орки достали кнуты и начали избивать тэлерэ, рассекая ее тело по спине, груди, животу, бедрам.

— Говори, дрянь, и все кончится!

Однако Линаэвэн только стонала от боли. Она прилагала усилия, чтобы сдержаться — потому что на неё смотрели другие пленники, и они могут заговорить из-за неё, ради того, чтобы её избавить…

Больдог ухмыльнулся про себя: эльфка выдержала, кто бы мог подумать! И тогда Больдог оттащил ее к Эвегу. Маиа был вынужден лечить деву в присутствии Больдога, что не хотел прерывать допрос, и потому не мог снять боль совсем, смог лишь ослабить.

— Я закончил, переверните ее на живот, — распорядился Эвег. — Иди отсюда, Больдог, видишь, она уже теряет сознание от боли, — хотя на самом деле Линаэвэн засыпала от осторожных и незаметных чар целителя. — Она еще упрямее, чем феаноринг, ты ничего от нее болью не добьёшься.

Дева тоже слышала эти слова, но ничего не ответила от удивления. Она чувствовала боль, но отнюдь не теряла сознание. И что означал этот совет — «ничего от неё болью не добьёшься?» Ведь если Больдог примет его, её больше не будут мучить через боль, а она далеко не испытала всего и не знала, как бы вытерпела то, что творили с Нэльдором.

Немного осталось в крепости пленников, ещё не знавших о том, что Энгватар теперь другой. Линаэвэн — не знала. Ей лечение причиняло боль, хотя и не было такой мукой, как для тех, кого умайа лечил прежде. Но ей было не с чем сравнивать.

— Как ты, будучи целителем, можешь причинять боль? — невольно спросила эльдэ, хотя и понимала, что перед ней умайа. Но… в нём было и нечто необычное для умайа: он мог передать ей слова друга, не отвечал ударом на удар Эйлианта.

Когда раны стали заживать, эдэлет перетащили в глухое и темное подземелье. Ни один луч света не проникал в камеру. Девушка была закреплена у стены так, что не могла пошевелиться, было трудно даже вздохнуть. Ее окружали лишь тьма, пустота, рваный ритм барабанов и накатывающее отчаяние. Ни одного живого звука, ни одного отблеска света.

Тэлерэ хотелось бы погрузиться в воспоминания, грёзы, мысли, но тому мешал бой барабанов. Не монотонный — к такому можно привыкнуть — а неровный, сбитый, хаотичный. Вносящий диссонанс, не дающий сосредоточиться. В какой-то момент Линаэвэн поняла, что даже звону цепей сейчас бы обрадовалась, но уши ждали и не дожидались ничего, кроме этого боя, глаза искали и не находили ничего во мраке, будто её ослепили и лишили рук и ног, и голоса — если едва вздохнуть, как говорить или петь? Не дожидались, не находили и переставали, наконец, ждать и искать. Бесполезно.