Птица

– Ты всегда можешь интерпретировать карты в свою пользу, Птица. Мне всегда казалось, что в этом прикол Таро. Мы отменяем фатализм, – улыбнулась Надя. – Но, если тебе некомфортно, не надо.

Птица поник. Таро его пугало, но притягивало, как детские энциклопедии про космос, в которых бездумно и очень просто написано: однажды Вселенная взорвется. Случится все нескоро, и взрыв этот вы вряд ли застанете, но когда-нибудь он произойдет. Лет в пять это впечатляет и заставляет засунуть энциклопедию подальше, не думать о звездах и надвигающихся катастрофах, но к космосу все равно влечет. Птица видел такое не раз у детей на земле, когда сам наблюдал за ними с неба. Тогда он не особо понимал, чего бояться, если ты этого все равно не застанешь, но теперь он чувствовал тревожно-любопытствующих жучков внутри себя. Давай, вытащи карту. Вдруг она скажет тебе, что делать, и тогда, если что-то не получится, можно обвинить во всех грехах ее? Или вдруг все будет хорошо, а карта подскажет, как именно поступить, чтобы задуманное сбылось?

Сейчас Птица очень хорошо понимал людей, ухватившихся за тарологические практики, чтобы хоть как-то взять под контроль свою жизнь и чуть меньше бояться принимать решения. Птица судорожно выдохнул, еще раз оглядел друзей и как-то отчаянно потянулся за картой. Цветной переливающийся прямоугольник он протянул Наде, даже не взглянув на него.

– Ну, с днем Страшного Суда, – сказала Надя, перевернув карту и покрутив ее в руках. Птица вздрогнул и поднял взгляд на Надю. Та выглядела беспечно, расслабленно разглядывая иллюстрацию. Потом она протянула карту Птице, и тот с опаской снова взял ее в руки.

Сверху на карте был изображен сурового вида ангел, окруженный перистыми облаками и трубящий о наступлении Страшного Суда. Внизу из могил поднимались мертвые, радостно раскинув руки в стороны и благоговейно глядя вверх на ангела. Птица почувствовал, как у него все сжимается внутри. Ему не нужна была интерпретация Нади, чтобы сразу связать свою жизнь и карту: вот он, падший ангел, изо всех сил пытается вернуться на небо, ввязавшись в очередную небесную игру, но поверить до конца в то, за что он борется, не может. И все, что ждет его впереди, – Страшный Суд, где ему скажут, что в этой игре он проиграл, потому что никто не выигрывает у неба.

Птица почувствовал, как Надя чуть привалилась к нему, опустив подбородок на плечо. От ее прикосновения Птицу пробила дрожь, и он опустил на песок руку с картой. Надя тихо вздохнула.

– На самом деле, Страшный Суд – это не какая-то роковая карта, которая обязательно означает что-то плохое, – ободряюще проговорила она. – Страшный Суд, как и Смерть, например, это про перемены и перерождение. Карта новой жизни, если так можно сказать. Я читала про эту карту, что она одна из немногих, которая, хотя и предвещает перемены и непростые выборы, оставляет за тобой решение, как именно поступить. Что-то делать все равно придется, но это будет только твой выбор – и ничей больше.

Птица скосил взгляд на Надю и задумался. Из двух интерпретаций – граничащей с апокалипсисом, которую придумал он, и сложной, но веющей надеждой, которую предложила Надя, – его не устраивала ни одна. В обеих было страшно. В обеих надо было нести ответственность за свои поступки. Он хотел бы, чтобы в карте была не картинка, а четкая методичка: как поступить правильно и как своим выбором не ранить ни окружающих, ни себя?

Птица тяжело вздохнул. Наверное, такой методички не существует. Именно поэтому ему и было интересно наблюдать за людьми, думал он. У них не было методички. Они не знали, что предопределено и расписано наперед, если вообще расписано. Люди сами наполняли свою жизнь смыслами и разбирались по ходу дела, а он наблюдал за этим, как за сериалом. Со стороны все выглядело увлекательно, изнутри все казалось страшным.

– Не пугайся раньше времени, Птица. Какой бы выбор перед тобой ни стоял, – тихо сказала ему Надя. Он неуверенно кивнул и положил карту в колоду.

глава 13 правда

Когда совсем стемнело, ребята вернулись к домикам и развели костер. Он потрескивал в лесной чаще, а оранжевые искры взлетали вверх, как светлячки. Лес жил своей жизнью, шумел деревьями и жужжал летними комарами и мошками.

– Извините, но я буду вонять штуками от комаров, – предупредил Илья, отходя чуть в сторону от домиков и смачно обливаясь антикомариным средством. Птица закашлял. Комаров он тоже не любил, но между ними и возможностью дышать свежим воздухом он бы явно выбрал последнее.

– Фу, Илюш, ты как обычно, – сказала Лера, поморщившись и пытаясь отмахнуться от едкого запаха спрея.

– Зато меня не сожрут комары! И другие мерзкие мошки!

– От тебя теперь так несет этим спреем, что тебя никто не сожрет, – сказал Птица, надевая толстовку. К вечеру стало прохладней, и у него начал мерзнуть нос. Натягивая рукава толстовки на пальцы, он неуклюже опустился на бревно около костра. Лиза с Лерой стояли напротив Птицы и с азартом забрасывали в угли клубни картошки, обернутые в фольгу, – «летний лагерь экспириенс», как они это назвали.