Птица огня

— Двух! И кончено. Какое вы, в конце концов, право имеете так с нами разговаривать? — Ямар уставился на музыканта. — Какое право вы, ничтожный музыкант, вообще имеете с нами разговаривать? В Рагишате за одно слово принцу вам снесли бы голову, а потом четвертовали. И не вздумайте обращаться к нам таким тоном! Я — принц Рагишаты!

— Мы в Матараджане, — заметил Сардан. — Разница не велика, кроме того, что здесь голову могут снести вам, если что-нибудь случится с принцессой.

Ямар хрюкнул и поспешил уйти. Он не привык разговаривать с людьми, не имевшими происхождения. В Рагишате общение с чернью считали не просто дурным тоном, а скорее преступлением. Поэтому в путешествиях по Матараджану Ямару постоянно приходилось сдерживать внутри себя гнев и отвращение, и он боялся, что в какой-то момент, скопившись где-то там, в глубинах его естества, они взорвутся, и что тогда останется от благородного принца, наследника небольшого, но все-таки королевства?

Ашаяти и Цзинфей раздобыли обещанных лошадей, пока Сардан изучал карту и искал кратчайшую дорогу к Ракжанарану. Лошади оказались тощими, но держались бодро. Испуг, пережитый ночью, словно бы зарядил их энергией.

— Ну что, господин ученый, — сказал Сардан, — с кем из дам вы желали бы разделить седло?

— Опять начинается, — проворчала Ашаяти.

Шантари двусмысленно улыбалась.

— С обеими, — ответил Цзинфей.

— Так не пойдет, — заметил Сардан. — С обеими поеду я, а с кем поедете вы?

— Прощу прощения, господин музыкант, но мне кажется, вы что-то напутали, ведь с обеими дамами поеду я!

— Ничуть не напутал, господин ученый, ведь… — Сардан поймал хитрую улыбку Шантари и задумался, затем вдруг спохватился. — Впрочем, господин ученый, я ведь и правда все напутал. Прошу меня простить, ведь я обещал ехать на одной лошади с Ашаяти.

— Вот как, — усмехнулся Цзинфей, — в таком случае, госпожа, я в вашем распоряжении!

Цзинфей изобразил улыбку до ушей, посмотрел на демоницу и наконец-то разгадал хитрый план музыканта. Только дошедший до ручки мазохист влезет на одну лошадь с женщиной, у которой мужское прикосновение вызывает приступ неконтролируемого насилия. Цзинфей разрывался напополам, внутри него шла ожесточенная, кровавая битва между жаждой жизни и жаждой наслаждений.

К счастью, победило благоразумие, и потому решено было, что дамы поедут на одной лошади, а мужчины, злые и подавленные, разделив между собой пространство ящиком с инструментами, — на второй.

Хилые скакуны с завидной прытью понеслись сквозь грязь, выскочили из деревни и, несмотря на тяжелый груз, рванули отчаянным галопом по узкой дорожке на запад, раз за разом слетая на траву, чтобы не вляпаться в лужи, глубину которых сложно было предугадать. Степь кончилась скоро, и стеной встал высокий лес. Дорога среди деревьев стала шире и больше не петляла, правда то и дело подворачивала вправо, точно косило ее на один глаз. В лесу было тихо. Навстречу лошадям иногда проносились порывы холодного ветра, трещало что-то среди ветвей, эхом прыгая то тут, то там, а наверху скакали стаями маленькие животные, похожие на белок с длинными лапами. Сардан с трудом успевал следить за опаленными верхушками деревьев, вечно терял их из виду. Дорога неожиданно нырнула в болото и пришлось некоторое время искать обходной путь. А потом лес закончился, и снова обступила со всех сторон все та же бесконечная степь.

Всадники пронеслись мимо деревни. Дома стояли в степи далеко друг от друга, смущенные и нелюдимые. Крестьяне в разноцветной одежде тревожно посматривали в небо.

Сразу за деревней лошади выскочили на выложенный камнем тракт от Хандыма к Ракжанарану. С ходу врезались в растянувшийся по дороге торговый караван и умудрились запутаться среди его бесчисленных лошадей и повозок. Здесь же, на пересечении тракта с тропами, уводившими дальше в безбрежные степи, они на минуту остановились у почтовой станции, заплатили хозяину две белых монеты и сменили лошадей на свежих, да к тому же взяли еще двух, рассевшись в конце концов поодиночке. Едва вскочив на лошадей, они бросились, не успев и дух перевести, в погоню.

Дорога хоть и вымощена была белоснежной брусчаткой, но отслужила уже без малого две сотни лет, пережила сотни тысяч караванов и множество военных марш-бросков, отчего, невзирая на все ремонты, во многих местах камни треснули, раскрошились, вдавились в землю, образовав кочки и ухабы. И все же лошади шли легким галопом, так что трава по краям дороги казалась зеленовато-серым морем.

Навстречу попадалось все больше людей. И пеших, и конных, стража, кареты. Все спешили, мчались, как если бы убегали от чего-то. Даже патрульные кавалеристы мелькнули мимо, не успев и головы повернуть. На краю дороги валялись две перевернутые повозки, лежал раненый конь, вокруг суетились растерянные люди и что-то кричали. Сардан проскочил стороной с такой скоростью, что не успел разглядеть высыпавшегося из повозок груза.