Птица огня

— Хорошо, — отозвалась демоница.

Но Ашаяти снова открыла глаза и с искаженным от боли лицом выпрямилась в седле.

— Фиг тебе, я поеду дальше, — прошептала она.

— Куда? — Сардан взял ее за раненую руку. — Ты сейчас из седла вывалишься.

— Не вывалюсь.

— А если не вывалишься, будешь нас тормозить.

— Не буду.

— У тебя половина крови вытекла, Аши. Если погонишься за нами, то помрешь где-нибудь посреди дороги!

— Не помру.

Как ребенка уговариваю, подумал Сардан.

Ашаяти тяжело вздохнула, открыла глаза широко и посмотрела на музыканта. По левой щеке тоненькой струйкой скатилась кровавая слеза.

— Сам помрешь, пес, — сказала Ашаяти и еле-еле улыбнулась.

— Вот засранка, — музыкант засопел.

— Петух.

— Сама еще курица.

Ашаяти прикрыла глаза и улыбнулась уголками губ.

— Скачи уже, — сказала она. — Мы вроде как торопимся.

Сардан что-то промычал себе под нос, посмотрел на черный горизонт, потом опять на вяло качающуюся в седле Ашаяти.

— Аши, — сказал он, — если ты мне тут скончаешься, я спущусь до четвертого пекла и выпорю тебя плеткой.

— Я тоже, если можно, — мило улыбнулась Шантари.

— Похоже намечается еще одно интересное приключение, — заметил Цзинфей. — И цель достойная. Не забудьте позвать и меня.

Ашаяти вздохнула.

— Я вам всем потом отвечу, — сказала она.

Пауки и змеи наконец разбежались. Лошади понеслись дальше, но с каждой минутой небо на горизонте становилось все темнее от поднимающегося над степью дыма. Он густел, наливался черным. Дым резал глаза, бил в нос, а вскоре показалось и пламя. Темно-оранжевое с некоторым изумрудным оттенком, оно пожирало траву у дороги и быстро захватывало все вокруг.

Огонь ревел и трещал на холме неподалеку, бушевал там в припадке. С другой стороны он уже влез на брусчатку, бросался пеплом, жарил лошадей и всадников. Ветра почти не было, и редкие порывы его с трудом двигали клубы дыма.

Огонь взвился по каменной арке над дорогой, зажег плющ, обвивавший уродливые чудища на горельефе, пробежал поверху и перешел на другую сторону дороги. Над горящей аркой пылала надпись иероглифами древнематараджанского языка — «Ракжанаран». А наверху ее горели факелами прикрепленные к шестам цветные флаги, развеивались пеплом.

Лошадь под Сарданом замедлила шаг перед огненной аркой и чуть не сбросила седока на дорогу. Но увидев проносящихся мимо скакунов Цзинфея и Шантари, она поспешила следом за ними.

Когда арочный свод остался позади, по обеим сторонам дороги выросли увитые горящим плющом столбы. Когда-то на этих столбах вешали ракжанаранских преступников. То есть тех, кого называли преступниками. Цзинфей злорадствовал и саркастично усмехался про себя. Когда-то, не так уж давно, особенно по меркам человеческой жизни, он и сам должен был висеть на одном из этих столбов, со связанными, выгнутыми в обратную сторону руками и с петлей, сдавливающей шею медленно, час за часом, или день за днем. Теперь эти безобразные камни плавились от ненормального огня. Скоро от них останется лишь кучка пепла. Впрочем, было бы гораздо лучше, если бы кучка пепла осталась от мучителей, ведь те всегда найдут, где применить свои таланты.

Cправа, на насыпи, плавилась гигантская золотая статуя, изображавшая кого-то из местных дхаров. Очевидно, властителя Ракжанарана. Судя по вмятине на груди статуи — туда пришелся удар огненного вихря. Возможно даже, что именно с этого монумента, исчезающего как вода, разлитая на солнце, начался пожар, захвативший степь. Жидкое золото текло с насыпи по горящей траве.

Порывами ветра пламя стало бросать поперек дороги. Огонь воспламенил бурьян между камнями, стал шнырять под копытами лошадей. Несколько минут спустя горела уже вся дорога. Стены пламени поднимались выше сидящих на лошадях наездников. Брызжущий огненными каплями мир стал раскалено-белым, с клубящимися между языками пламени черными тучами дыма.

Не спускаясь с лошади, не останавливаясь и не оглядываясь на своих спутников, Сардан сунул руку в артельный ящик, нащупал лауфон, одной рукой умудрился зажать раструб и игровые отверстия (для этого пришлось обхватить инструмент ладонью), дунул, свесившись над лошадиной гривой, и сдвинул локоть. Выстреливший из флейты воздушный поток врезался в стену огня и дыма, и, развинчиваясь спиралью, разорвал эту стену на части, расшвырял небрежно по сторонам и едва не сбил с ног лошадь. Взрыв воздуха образовал страшный и беспросветный туннель в пламени. Лошади, гонимые уже не людьми, а ужасом, влетели в проход, смыкающийся с ревом и треском у них над головами. Сардан дунул в лауфон снова, и пламенные волны снова взорвались, разлетелись прочь жаркими вихрями.

Спустя несколько минут и почти десяток выстрелов из флейты кони вырвались в черную от дыма степь, а огонь, не поспевавший за обезумевшими животными, наконец-то остался позади. Сардан в последний раз дунул в лауфон, и дымный туман, злой и колючий, испуганно отпрыгнул в сторону.