Птица огня

— Что кого? Чудище это. Вы где были-то? Весь город видел! Cпалило причалы, потом как бросится на аграхар! Только было собралось все здесь разъе… разгромить, как мы его с башни в самое… ну, в общем, куда-то там попали. Я такого вопля в жизни не слышал! Ох, думаю, сейчас весь город по камням разложится. Вопило оно так, будто ему причинное придавило! Хорошо вопило, нежно…

— Так и что?

— Ну что? Погоню собираем, что еще?

Сардан глянул на баллисту на скосившейся башне. Слабые тени, отбрасываемые пламенем, плясали вокруг нее. Вдруг что-то в башне хрустнуло. Она наклонилась еще больше, как надломленное дерево; баллиста дернулась, перешагнула через удерживающие ее зубцы, и, сбив две жуткие статуи, полетела вниз. Из-за домов бухнуло, в небо выбросило облако пыли! Закричали люди, кто-то расхохотался, пьяная компания принялась аплодировать. Сардан начал было чесать затылок, но в это время кто-то схватил его под руку и потащил в узкий, темный переулок между домами. Музыкант оглянулся и увидел встревоженно озирающегося по сторонам Цзинфея, по-бандитски натянувшего на лицо шарф. Цзинфей шагнул в самую темень, так что различить можно было разве что его громадный нос, выступающий из-под шарфа. Сзади подошли Шантари и Ашаяти.

— Господин музыкант, для всех нас будет благом как можно скорее покинуть этот зловонный городишко, — скорым шепотом заговорил Цзинфей и повторил: — Для всех нас…

— Что у вас за горячка? — не понял Сардан. — Нам нужно передохнуть. Мы еле ноги ворочаем, моя лошадь побелела от пены. Аши, ты-то как?

Ашаяти устало выдохнула. Она стоял на углу и покачивалась из стороны в сторону, лицо побледнело сильнее, чем раньше, глаза почти не открывались.

— А я свежа, как роса поутру, — отозвалась Шантари, — если кому-то интересно.

Сардан улыбнулся и снова взглянул на Цзинфея.

— Передохнем пару часов, а потом поедем дальше, — сказал музыкант.

— Боюсь, через пару часов мы рискуем поехать разве что на небеса, господин музыкант, — покачал головой ученый. — Ну или, скорее, в преисподнюю.

— Почему? Что вы не договариваете, Цзинфей? — нахмурился Сардан. — Я дважды был в Ракжанаране прежде, и самый популярный из практикуемых здесь способов отправиться в загробный мир — это подхватить какую-нибудь заразу в борделе.

Цзинфей вздохнул и сделал вид, будто выглядывает из-за угла, чтобы осмотреться не наблюдает ли кто, не подслушивает, но ученый стоял так глубокого в переулке, что вокруг себя мог увидеть одни лишь черные стены.

— Видите ли в чем дело, господин музыкант, в этом городе меня, скажем так, не любят.

— Пф, большое дело! Вас нигде не любят, господин ученый.

— И то правда, господин музыкант, но только здесь меня не любят, я бы так сказал, в превосходной степени, в квадрате, а скорее — в кубе. Вы бы сказали, может быть, не то, что не любят, а очень даже положительно ненавидят. Ненавидят фортиссимо, господин музыкант! Форте-фортиссимо!

— Что ж вы им такое сделали-то, господин ученый? Превратили вино в воду? Или научили женщин бороться за свои права?

— Куда хуже, господин музыкант…

— Сдаюсь!

Цзинфей вздохнул и снова посмотрел по сторонам на стены домов.

— Я здесь учился, — сказал он и развел руками.

— Ах, черт возьми, теперь и я готов вас убить, — сыронизировал Сардан.

— Неужели и ученым нужно учиться? — пошутила Шантари.

— Видите ли, моя прекрасная госпожа, — Цзинфей покраснел, — особенную пикантность этой истории придает то, что учиться здесь я не имел никакого права.

— Отчего же⁈

— Все потому, моя блистательная госпожа, что аграхар Ракжанарана принимает в свои стены отпрысков исключительно высших дворянских семейств. При поступлении изучается (весьма поверхностно) наследственность кандидатов и положение их кланов, приемной комиссии важны не ваши способности и потенциал, а ваша каста, то, насколько голубая кровь течет в ваших жилах. Всем прочим, особенно людям рабочих каст, вход внутрь вот этих вот стен — заказан без каких-либо условий и поблажек, — Цзинфей помолчал несколько секунд, хмуро разглядывая видную из переулка полоску колючих стен, за которыми скрывались корпуса аграхара. — А мой отец, видите ли, был агархадом, простым ремесленником, который жил в служебных кварталах там, за стенами города. И уж его-то кровь самая что ни на есть красная, вообще удивляюсь, что после моих выходок ее из него до сих пор никто не вылил. Мать моя тоже не принцесса, смею вас заверить, хотя будь к тому моя воля… Впрочем, не имеет значения.

— Как же вы проникли в аграхар? — спросил Сардан. — Построили машину, которая перебросила вас через стены?