Птица огня

Дорога стремительно помчалась вниз, потом — впервые за долгое-долгое время — стала подворачивать, вилять. Вдали, за невысокими деревьями, блестело в темных лучах заходящего солнца холодное море. На волнах, вздыбившись бушпритом, замерли останки сгоревшего на мели торгового судна. На берегу видны были темные крапинки копошившихся людей.

Пожар сиял на горизонте позади, а впереди садилось солнце, бросало последние сегодня лучи на до смерти уставших лошадей и на покрытых копотью всадников.

Глава 12 Потасовка в трактире

Пожары не утихали, когда всадники, поднявшись на взгорье, увидели Ракжанаран далеко внизу, на берегу океана. Пламя неистовствовало в порту, где раскололся надвое двухмачтовый самбук из Анцараншити. Огонь пожирал один из корпусов аграхара и прилегавший к нему дворец дхара. Оттуда искры летели к соседним домам, которые спешно тушили носившиеся по богато выложенным мостовым пожарные команды. Весь необъятный Ракжанаран, окруженный двойными городскими стенами, сиял в свете пожаров, переливался множеством цветов. Отблески огней скользили по домам, выполненным в традиционном матараджанском стиле, с округлыми формами, с куполами, с завитками, с нескончаемыми узорчатыми деталями и кружевами в любом свободном месте, с каменными беседками на крышах.

Ракжанаран был одним из тех немногих городов (наряду разве что с Хандымом и парой мелких селений), которым удалось сохранить в более-менее первозданном виде старинные архитектурные традиции, формы, которые стушевывались и размывались в эклектике современного Матараджана, где множественные южные стили, смешиваясь хаотично с северными, не порождали ничего нового, а просто жили бок о бок, как не слишком добрые соседи. Восхищенные совершенно различными культурами многонациональной страны архитекторы и их заказчики строили свои дворцы и замки кому как заблагорассудится, в результате чего Матараджан постепенно терял лицо, или, если выражаться точнее, лицо это год от года становилось все уродливее — как будто на него нацепили глаза, уши, нос, рот от разных, может быть и красивых, но все же от разных людей разных рас и разных цветов, в результате чего всю физиономию перекосило, глаза перестали открываться синхронно, рот постоянно кривит, разноцветные уши висят на разных уровнях, а прическа… в общем, прическа тоже есть. И лишь оказавшись здесь, среди холмов, у подножья которых лежал неохватный, волшебный Ракжанаран, можно было вновь увидеть то прекрасное лицо, которым гордился ханасам в старину.

Над главным городскими воротами, сейчас распахнутыми настежь, чтобы не мешать шныряющим туда-сюда конным отрядами, высилась богато украшенная росписью и лепниной сводчатая башня огромной высоты. Она поднималась кверху ярусами, а крыша ее увенчана была расходящимися пиками. Статуи богов и духов, окружившие края ярусов и будто свисавшие с них, чтобы понаблюдать за творящимся на земле, выполнены были в традиционном стиле — с сильно деформированными членами, упрощенные, угловатые. Боги казались пухлыми коротышками со страшными, клыкастыми физиономиями, с выпученными глазками. Дальше, уже в самом городе, тут и там стояли разрисованные религиозной символикой столбы той же высоты, что и башня над воротами — каждый из этих столбов был посвящен кому-то из шестнадцати богов первого, центрального пантеона даришанства. И совсем уж в стороне — даже за городскими стенами, — на возвышенности, видны были очертания старинной гробницы прежних ханараджей, озаренной отсветами бушевавшего в Ракжанаране пламени. Гробница эта, как и массивная башня над воротами в город, поднималась вверх несколькими ярусами, облепленная статуями божеств, в былые времена выкрашенных в разные цвета, но теперь уже практически монотонных, облезлых и потрескавшихся ввиду того, что прежняя династия не имела родственных отношений с нынешней, и потому монумент этот был давно покинут и потихоньку растаскивался на строительство новых домов.

Далеко снаружи стен, в угрюмой темноте, расположился прилегавший к Ракжанарану квартал, где жила городская прислуга. Он походил на бедного родственника, которого не пускают через порог. Глубокой ночью жившие там слуги вынуждены были покидать свои дома и идти холодными дорогами к городу, где готовили еду, мыли посуду, стирали, строили и чинили, и затемно отправлялись в обратный путь.